От лицейского периода до нас дошло около 120 стихотворений Пушкина. В VIII главе «Евгения Онегина» поэт, характеризуя лицейский период своего творчества («В те дни, когда в садах Лицея ...»), указывает основные темы этого периода творчества: «пир младых затей», «детские веселья», «слава нашей старины» и «сердца трепетные сны». Это образное поэтическое определение даёт очень верное представление о содержании и токе лицейской лирики Пушкина. Юношеские увлечения, товарищеское веселье, неясные мечты — вот что характеризовало эту лирику.
(1811-1817) Лицей – начало творчества Пушкина. За этот период Пушкин. не раз менял литературные взгляды. А.С.Пушкин обращается к Жуковскомув нескольких посланиях. Через общение с Жуковским он усваивает карамзинский критерий вкуса. Пушкин умел находить для действительности яркие краски. Он учился у Давыдова, Фонвизина и др. П. был необыкновенным учеником. Он достиг в каждой из традиций совершенного мастерства. Одно из ранних стихотворений Пушкина-лицеиста явл-ся стих-е «К Наталье» 1813., напис. В духе люб. посланий. Первым, появившимся в печати, было стих-е «К другу стихотворцу», опубл. в «Вестнике Европы» 1814г. Уже ранняя лицейская поэзия П. по богатству мыслей, по художественному уровню почти ничем не отличалась от произведений признанных мастеров. 1815 «Воспоминания в Царском селе». Стихи П. проникнуты пафосом свободы, мыслью о том, что народы благоденствуют там, где нет рабства. Эта идея ярко выражена в стих-и «Лицинию». Лицейская поэзия П. поражает своей жизнерадостностью, прославлением радостей жизни. Вместе с тем в ряде произведений возникают и элегические настроения, размышления об искусстве, творчестве. П. требует от поэзии истины в выражении чувств. П. пишет лицейскую поэму «Монах», «Гаврилиада» идёт вслед за «Монахом». В лицее была начата поэма «Руслан и Людмила». Разнообразна и поэтика лицейского творчества П. Ему в равной степени были доступны державинская патетика, гражданско - витийственная лирика, элегичность и мелодичность стиха Жуковского, пластичность образов Батюшкова, давыдовский гусарский стиль. Известность П. выходит за рамки лицея. Он сближается с Жук., Батюш., Вяземским. В 1816 г. Он часто посещает Карамзина, проводившего лето в Царском селе. Ещё в лицее он становится членом литературного общества «Арзамас».
Уже в лицейские годы он был рядом с писателями, которые боролись против омертвевших канонов классицизма, стремились модернизировать лит язык, сблизить русскую лит. с европейской. (Лит общество “Арзамас”). Это стало важным моментом эстетического самоопределения.
В лицейских стихах много перекличек с русскими и французскими пис. Звучат мотивы лирики Батюшкова (гармония стихов) и Жуковского (романтическая поэзия чувств). В немногих гражданских стихах предстает учеником Державина. Но Пушкин выбирал не учителей, а художественные системы.
Лицейская лирика не питалась какими-то устойчивыми настроениями. Пушкин многолик, переменчив. (Возвышенная патетика гражданской лирики уживались с легкомыслием стихов “на случай”)
Сквозь внешнюю пестроту и несовершенство поэтических форм лицейской лирики проступила главная черта пушкинского отношения к миру: он воспринимал его как тайную, скрытую гармонию. Она открывалась поэту во всем - в высоком и низком, в мыслях и чувствах, в жизни и искусстве.
Петербургский период творчества с осени 1817 г. до весны 1820 г
Выпущенный из лицея, Пушкин поселился в Петербурге. Этот период отмечен сближением с декабристами. Поэт постоянно встречается с Ф. Глинкой, В. Тургеневым, П. Чаадаевым и испытывает сильное воздействие их идей. Пушкин вступает в тесно связанные с декабристским движением литературные общества «Зеленая лампа» и Вольное общество любителей российской словесности. Его политическая лирика становится выразительницей идей Союза Благоденствия. Именно в сфере политической лирики этих лет особенно заметно новаторство Пушкина и его поиски новых художественных решений. Попробовав в оде «Вольность»
Беги, сокройся от очей,
Цитеры слабая царица!
Где ты, где ты, гроза царей,
Свободы гордая певица?
Приди, сорви с меня венок,
Разбей изнеженную лиру...
Хочу воспеть Свободу миру,
На тронах поразить порок.
решить задачу создания актуальной политической лирики на основе традиции XVIII в., Пушкин в дальнейшем к этому опыту больше не обращался, а призыв Кюхельбекера в 1824 г. возродить оду вызвал у него ироническое отношение.
Особенно интересно в этом отношении послание «К Чаадаеву» (1818). Первые строки стихотворения должны вызвать в сознании читателей образы и стилистику унылой элегии. (Любви, надежды, тихой славы
Недолго нежил нас обман,
Исчезли юные забавы,
Как сон, как утренний туман;
Но в нас горит еще желанье,
Под гнетом власти роковой
Нетерпеливою душой
Отчизны внемлем призыванье
Жанр этот, активно культивировавшийся молодыми поэтами начала 1820-х гг. и самим Пушкиным, не встречал сочувствия в кругу декабристов
Новаторство это имело глубокую подоплеку. Идеалом был герой, добровольно отказывающийся от личного счастья ради счастья родины. Свобода включает счастье и расцвет, а не самоограничение личности. Поэтому для Пушкина политическая и любовная лирика не противостояли друг другу, а сливались в общем порыве свободолюбия. Главным созданием этого периода была поэма «Руслан и Людмила». Работа над ней продолжалась в течение всего петербургского периода и закончилась лишь весной — летом 1820 г. Поэма имела большой читательский успех, но критика в основном оценила ее сдержанно. В поэме господствует ирония, направленная на самый принцип жанровости.
18. Лирика Пушкина периода южной ссылки.
Лирика Пушкина периода Южной ссылки (1820—1824) неразрывно связана с философией и эстетикой романтизма, уже утвержденного в русской поэзии его Колумбами — Жуковским и Батюшковым, поэтами-декабристами. Но для Пушкина романтизм был больше чем литературная традиция; он стал его жизненной философией, а поэтому переживался и выражался серьезно, динамично, как мироощущение.
Экзотика южной природы (море, горы, бессарабские степи), ориентальные мотивы, связанные с жизнью и легендами восточных народов (черкесы, крымские татары, цыганы), близость Греции, борющейся за свою независимость и будоражащей вольнолюбивый дух поэта, готового бежать туда, общение с представителями Южного декабристского общества в Каменке, детская болезнь байронизма и судьба Наполеона, водоворот любовных приключений и главное — психология поэта-беглеца, поэта-изгнанника, ссыльного, узника — все это ворвалось в его жизнь почти неожиданно, и все это необходимо было переварить, чтобы поэтически перевыразить. Свойственное Пушкину острое ощущение времени и возраста определяло интенсивность поисков. Лирика по-прежнему первенствовала, но цикл южных поэм, первые главы «Евгения Онегина», создававшиеся параллельно, придавали лирике новое звучание и другой масштаб.
По точному замечанию Ю.М. Лотмана, «романтическое жизнеощущение было в этот момент спасительно для Пушкина потому, что оно обеспечивало ему столь сейчас для него необходимое чувство единства своей личности». Это чувство между тем было лишено интравертности и эгоцентризма, характерных для европейского романтизма. Экстравертность пушкинского взгляда проявлялась в дальнейшем осмыслении проблемы героя века. Если в петербургский период он в большей степени осмыслял его идеологию, то теперь его интересовала психология современного человека. И свое психологическое состояние, свое самостояние он дистанцировал от комплексов романтического героя. Пушкин, максимально приблизившись к романтическому жизнеощущению, постоянно вел с ним диалог.
«Преждевременная старость души» — это пушкинское определение романтического героя было ему чуждо и воспринималось не как «участь гения, а болезнь сына больной цивилизации». Он был «искатель новых ощущений», и уже в первом стихотворении, написанном в Южной ссылке «ночью на палубе корабля» и напечатанном с пометой «Черное море 1820 сентября», — «Погасло дневное светило...», всматриваясь в прошедшее, говоря о «потерянной младости», «сердце хладном», его лирический герой устремлен в будущее, в неизвестное: «с волнением и тоской туда стремлюся я...» Проходящие рефреном стихи: «Шуми, шуми, послушное ветрило, // Волнуйся надо мной, угрюмый океан» — символ движения и борения с судьбой.
Пушкинский романтизм полисемантичен, так как он пытается вместить все живые впечатления бытия, и он диалогичен, потому что поэт воспринимает его уже не столько изнутри как лирический герой, как alter ego автора, а как Автор, который ощущает постоянную дистанцию между собой и героем. Он иногда примеряет его маску, но никогда не скрывает свое лицо.
Первые стихотворения Пушкина периода Южной ссылки, такие как «Мне вас не жаль, года весны моей», «Погасло дневное светило», «Я пережил свои желанья», мучительное расставание с молодостью, ее страстями. Это своеобразная трилогия утраченных иллюзий. И здесь голос лирического героя, новообращенного романтика звучит во всю свою силу. «Я пережил», «я разлюбил», «остались мне одни страданья», «плоды сердечной пустоты», «увял цветущий мой венец», «живу печальный, одинокий», «И жду: придет ли мой конец?» — весь набор из лексикона «унылой элегии» в интонациях этого героя. Но Пушкин словно сбрасывает на глазах эту маску и через два месяца во втором послании «Чаадаеву» — он уже как Поэт-автор излагает свою новую философии и жизненную позицию:
В уединении мой своенравный гений
Познал и тихий труд и жажду размышлений.
Владею днем моим; с порядком дружен ум;
Учусь удерживать вниманье долгих дум;
Ищу вознаградить в объятиях свободы
Мятежной младостью утраченные годы
И в просвещении стать с веком наравне. <...>
К печалям я привык, расчелся я с судьбою
И жизнь перенесу стоической душою.
Говоря о пафосе поэзии Пушкина, В.Г. Белинский настойчиво видел в нем прежде всего «поэта-художника», «вооруженного всеми чарами поэзии, призванного для искусства как для искусства, исполненного любви, интереса ко всему эстетически прекрасному, любящего всё и поэтому терпимого ко всему». Художественный дар Пушкина лишен односторонности, он и в романтизме не ортодокс, а «ищущий среди нашедших». Поэтому его авторская позиция не укладывается в позицию лирического героя и шире — любого направления современной романтической позиции. Он может пересечься с Жуковским в осмыслении узничества («Узник», «Птичка»), его антологическая лирика («Земля и море», «Муза», «Дева», «Дионея») напоминает о батюшковских «Подражаниях древним», в своем героическом цикле («Дочери Карагеоргия», «Война», «Гречанка верная! не плачь, — он пал героем», «Из письма Гнедича»), в вольнолюбивой лирике («Кинжал», «К Овидию», «Наполеон») он развивает традиции гражданского романтизма, ему не чужды байронические мотивы и образы, особенно в южных поэмах, но он не отдает никому предпочтения.
Это был путь к художественному синтезу. Пушкин ищет прежде всего пластическое решение образа. В стилизации молдавской песни «Черная шаль» или сюжета из древнерусской истории («Песнь о вещем Олеге», мифологическом образе («Нереида», «Земля и море», «Муза», «Дионея»), воссоздании картины природы («Приметы», «Таврида») или сцен любви («Ночь») он стремится проникнуть в разные сферы бытия и не утратить их колорита. Его «Черная шаль», пронизанная неистовыми страстями («безглавое тело я долго топтал», «я помню моленья... текущую кровь...», «отер я безмолвно кровавую сталь», «гляжу как безумный на черную шаль»), — жестокий романс, где лирическое «я» предельно отстранено от авторского сознания и способствует постижению образности «молдавской песни».
Свою участь ссыльного, узника, добровольного изгнанника он переживает как судьбу. Но одновременно это и судьба Поэта, его новое существование. Во втором послании «Чаадаеву», в «Послании цензору», «Из письма Гнедичу» в стихотворениях «К моей чернильнице», «Чиновник и поэт», в посланиях Денису Давыдову, Баратынскому, В.Ф. Раевскому, Ф.Н. Глинке, Алексееву, Катенину, Дельвигу он отстаивает свою поэтическую свободу. «И вольный глас моей цевницы», «молебнов лести не пою», «вольнолюбивые надежды оживим», «свободы друг миролюбивый», « И страстью воли и гоненьем // Я стал известен меж людей, «Я говорил пред хладной толпой // Языком истины свободной» — все эти признания вписаны в большой контекст свободолюбивой лирики, где в единый хор вплетаются голоса дочери Карагеоргия, верной гречанки, узника, вольной птички, звуки войны, кинжала.
И две тени постоянно преследуют поэта — тень Овидия и тень Байрона. «Овидиев сюжет» настойчиво входит в лирику Пушкина периода Южной ссылки с первых же дней пребывания с Бессарабии. В поэтическом письме к Гнедичу он возникает как узник этой страны, «хитрым Августом изгнанный». В послании «Чаадаеву» — «прах Овидиев пустынный мой сосед», в послании «Баратынскому. Из Бессарабии» — «ещё доныне тень Назона // Дунайских ищет берегов», и поэт желает в лице друга «обнять <...> Овидия живого». Наконец он обращает свой голос непосредственно к герою своих дум. В послании «К Овидию» он вступает в диалог с ним, воспринимая его как поэта — собрата, как брата по судьбе невольника и изгнанника. «Суровый славянин, я слез не проливал...», русский поэт отстаивает свою философию самостояния, но вместе с тем он готов продолжать поэтическое дело предшественника: «Утешься: не увял Овидиев венец!»
Диалог с Байроном почти не выходит на поверхность. Но и в южных поэмах отчетливо звучит голос автора «восточных повестей», а элегию «Погасло дневное светило» он рассматривает как «подражание Байрону», как и английский поэт, он готов разделить судьбу греческого народа; стихотворение «К морю», работа над которым началась ещё в Одессе, Пушкин рассматривал как посвященное памяти Байрона, умершего 19 апреля 1824 г. Уже в Михайловском, дорабатывая и завершая текст элегии, он назвал его «другой властитель наших дум».
Столь же значим в его сознании этого периода и образ Наполеона, которому он не только посвящает специальное произведение «Наполеон», но и пытается осмыслить его судьбу в парадигме романтического жизнетворчества — судьбу «изгнанника вселенной» во «мраке ссылки». Но «великий человек», «могучий баловень побед», «дивный ум, отец, думавший о «милом сыне», для Пушкина прежде всего тиран, презревший человечество, плененный самовластьем, губитель «новорожденной свободы».
Тема романтического эгоиста находит свое продолжение и развитие в «Демоне». Романтическое сознание и романтический герой получают в этом стихотворении аналитическое осмысление. Разрушительное воздействие демонизма как воплощения философии скептицизма, мизантропической этики, презрения к миру воссоздано Пушкиным с удивительным лаконизмом в этом 24-стишном произведении, не разделенном на строфы. Первые 300 12 стихов — одно сложноподчиненное предложение времени, где два слова «когда — тогда» фиксируют два этапа жизни, «впечатлений бытия»: до встречи с демоном и после нее. И если первый этап — торжество жизни, ее чудных мгновений, надежд, наслаждений, возвышенных чувств, вдохновенных искусств, то встреча со «злобным гением», с демоном — переворот в сознании. «Язвительные речи», «хладный яд», «неистощимая клевета», презрение к вдохновению, безверие, насмешливый взгляд на жизнь — и как следствие: «И ничего во всей природе // Благословить он не хотел» — за всем этим открываются те аспекты романтического мировоззрения, которые Пушкин нейтрализовал широтой своего, авторского взгляда на мир и человека.
В цикле стихотворений 1823 г., одесского периода: «Кто, волны, вас остановил...», «Бывало в сладком ослепленье...», «Демон», «Свободы сеятель пустынный», «Телега жизни» — Пушкин переживает и осмысляет кризис романтических представлений. Общеевропейская реакция, задушившая все революционные движения в Европе, судьба вождей, «сеятелей свободы», рождает грустные мысли поэта. Но его разочарование в романтизме не было тотальным и не переросло в глубокий духовный кризис. Романтизм оказался пройденным этапом, необходимым и важным как для жизнестроительства, так и для творческого развития. Новые обстоятельства жизни и исторические реалии вносили свои коррективы в лирику.
