В отличие от животных, для человека характерен не просто групповой образ жизни, и, следовательно, постоянные коммуникации людей друг с другом. Прежде всего для него характерно символически опосредованное взаимодействие (общение), причем в этом взаимодействии участвуют как ныне живущие, так и ушедшие поколения. И именно это взаимодействие, в конечном счете, определяет собой формы и способы жизнедеятельности (т.е. социальные, экономические, семейные, политические, религиозные и проч. отношения) человека. Вершина самостоятельности символа – когда его «материя», первоначально абсолютно ничем не связанная с означающим, начинает играть некую существенную роль. Ярчайший пример того – стихи.
Человек, естественно, не перестает быть биологическим существом – как все живое, он рождается и умирает, добывает себе пропитание, обустраивает свое жилище, оставляет после себя потомство. Однако рождается он не в норе, пропитание добывает не в лесу, и даже такой естественный процесс, как прием пищи, осуществляется им не с помощью чисто биологически унаследованных «орудий» – пальцев и кистей рук, а с помощью такихкультурных предметов, как ложка, вилка, тарелка и т.д. Таким образом, в человеке мы должны констатировать некое единство биологической и социальной природы. Вопрос о соотношении в человеке этих двух начал и по сей день является весьма дискуссионным, так что представители различных социологических школ дали бы на него весьма разные, если не противоположные ответы. Так, с точки зрения социал-дарвинизма, такие факторы биологической жизни, как борьба за существование, естественный отбор и т.д., являются универсальными для любых сообществ живых существ, а, следовательно, определяют собой и жизнь человеческого общества. С позиций марксистской социологии, напротив, взаимная конкуренция и вражда между людьми, в конечном счете, порождаются вполне конкретными и исторически преходящими («отчужденными») социальными отношениями, поэтому, при определенном общественном устройстве, они могут исчезнуть. Согласно современным данным, многие, кажущиеся врожденными особенности человека, при более детальном рассмотрении оказываются, напротив, имеющими всецело социальное происхождение. Так, например, известный социолог Э. Дюркгейм показал, что даже такая, казалось бы, сугубо биологическая характеристика человека, как размер черепа, в среднем оказывается зависящей от социально-экономических особенностей общества, в котором он сформировался, в частности, от степени развитости в этом обществе разделения труда. Чем выше это разделение, тем, во-первых, в большей степени в этом обществе различаются размеры мужских и женских черепов, во-вторых, оказывается большим разброс в размерах черепов у представителей одного пола. Однако, верно и обратное: многое из того, что кажется чисто социальным явлением (структура лидерства в малых группах и проч.), по данным современной социобиологии, существует уже в сообществах животных.
Способность к созданию символов и, соответственно, к культурному наследованию, является важнейшим, но далеко не единственным отличием человека от животных. Создание новых поведенческих схем достаточно быстро исчерпало бы свою эффективность, не обладай человек способностью к созданию принципиально новых орудий деятельности или орудий труда. Именно благодаря орудиям труда и труду вообще человек окончательно выделился из животного царства и начал жить по законам созданного им самим социального мира. (В рамках так называемой трудовой теории возникновения человека именно орудийная деятельность, а вовсе не создание символов, считается решающим фактором в возникновении человека).
Трудовая деятельность позволила человеку материализовать свою способность к созданию и сохранению новых способов своей жизнедеятельности и, окончательно выделившись из животного царства, начать жить по законам созданного им самим социального мира. Животные, очевидно, так же способны к преобразованию материальных предметов, однако специфика трудовой деятельности человека состоит в том, что она опирается на искусственно созданные орудия труда. Изготовление таких орудий предполагает наличие у человека способности к так называемой «целесообразной деятельности второго порядка». В отличие от деятельности первого порядка, для которой характерна ориентация на достижение целей, связанных с удовлетворением непосредственных жизненных нужд, деятельность второго порядка предполагает ориентацию на цели, имеющие лишь косвенное (вторичное) отношение к удовлетворению этих потребностей.
