пользователей: 30398
предметов: 12406
вопросов: 234839
Конспект-online
РЕГИСТРАЦИЯ ЭКСКУРСИЯ

Н.М.Карамзин и Ж. де Местр при дворе Александра 1.

3. Н.М.Карамзин (1766-1826).

Наметившаяся в начале 20-х гг. XIX в. консерватизация российской политики при­водит постепенно и к изменению состава царского окруже­ния: «пионеров либеральных идей», группировавшихся вокруг Сперанского, сменяют, по выражению тогдашнего публициста, «правоверные» — «сторонники древних обычаев деспотического правления и фанатизма». Рупором последних становится Карамзин, официальный историог­раф, создатель 12-томной «Истории государства российс­кого». Он с резкой критикой обрушивается на проекты Спе­ранского, объявляя их «ложными» и «опасными». Карам­зин пользуется благосклонной поддержкой великой кня­гини Екатерины Павловны, младшей сестры Александра I. По ее просьбе им была написана «Записка о древней и но­вой России в ее политическом и гражданском отношени­ях» (1810), провозглашавшая незыблемость самодержав­ной системы. В 1811 г. с ней знакомится и сам Александр I. В это же время он сближается с Ж. де Местром, завсегда­таем салона М.А.Нарышкиной, гражданской жены импе­ратора. Вскоре он становится его ближайшим советником, и не только выполняет его конфиденциальные поручения, но и редактирует документы, выходящие из-под монаршего пера. Влияние Местра привело и к отставке Сперанского.

Остановимся прежде на воззрениях Карамзина. Автор «Записки», третируя Сперанского, утверждает, что состав­ленный им проект Уложения - всего лишь «перевод Наполеонова Кодекса». «Какое изумление для россиян! - патети­чески восклицает Карамзин. - Какая пища для злословия! Благодаря Всевышнего, мы еще не подпали железному ски­петру сего завоевателя, - у нас еще не Вестфалия, не Италь­янское королевство, не Варшавское герцогство, где Кодекс Наполеонов, со слезами переведенный, служит Уставом граж­данским. Для того ли существует Россия, как сильное госу­дарство, около тысячи лет? Для того ли около ста лет тру­димся над сочинением своего полного Уложения, чтобы тор­жественно пред лицом Европы признаться глупцами и под­сунуть седую нашу голову под книжку, слепленную в Пари­же 6-ю или 7-ю экс-авдокатами и экс-якобинцами?». Да и что другого, кроме «подражания», иронизирует он, наме­кая на «канцелярскую» карьеру Сперанского, можно ожи­дать от «законодателя», который славится «наукою письмо­водства более, нежели наукою государственною». Полити­ческой «незрелостью» он признает саму мысль об ограничении самодержавной власти. Так, приведя тезис Сперанского о праве любого министра отказываться скреплять своей под­писью указ императора, если он расходится с его «мысля­ми», Карамзин с негодованием вопрошает: «Следственно, в государстве самодержавном министр имеет законное право объявить публике, что выходящий указ, по его мнению, вреден?». Для него подобная практика равносильна толч­ку, приводящему к распадению российской государственно­сти. Ограничить самодержавие – значит, лишить ее будущ­ности. Отсюда политическое кредо Карамзина: «Самодержа­вие есть палладиум России; целость его необходима для ее счастья...». А потому от законодателя он требует «более мудрости хранительной, нежели творческой». «Самодер­жавие основало и воскресило Россию», - такова историчес­кая истина. Прошлое же подтверждает и другое: стоит лишь изменить ее «Государственный Устав», она тотчас гибнет, распадаясь на «многие и разные» части.

Карамзин вовсе не закрывает глаза на недостатки са­модержавного правления, однако относит их к личности монарха, а не к сущности монархической системы. На его взгляд, «зло» самодержавию наносили и Петр I, и Екате­рина II чрезмерно увлекаясь «подражанием» Западу. Осо­бенно он недоволен Павлом, который «считал нас не под­данными, а рабами» и «легкомысленно истреблял долго­временные плоды государственной мудрости », «Неудоволь­ствие» вызывают у него и «постановления Александрова царствования»: они «потрясают основу империи», делают «сомнительным» ее будущее.22 Лишь укрепляя самодер­жавие, можно достичь могущества России. Это и была цель Карамзина. С именем историка связано становление тра­диции русского политического консерватизма.

4. Заметное влияние на укрепление русского консерва­тизма оказал и Ж. де Местр (1754-1821), титулярный пред­ставитель сардинского короля при императорском дворе в Пе­тербурге. Плодовитейший автор, он с редкой настойчивостью проводит идеи, которые, говоря словами В.С.Соловьева, на полвека предваряли «худшие крайности дарвинизма».В своей политической теории он исходит из того, что все так называемые «естественные гражданские права», а именно свобода, равенство, братство суть лишь утопии, кои не существуют в действительности. Нигде в мире невоз­можно встретить применение «либерального и гуманного закона справедливости». «В общей экономии природы, -заявляет Местр, - одни существа неизбежно живут и пита­ются другими. Основное условие всякой жизни - то, что высшие и более сильные организмы поглощают низшие и слабые». То же наблюдается и в отношениях между госу­дарствами. Поэтому каждое из них в интересах самосохра­нения должно «блюсти свое единство и целость», тщатель­но избегая всего того, что способно ввергнуть его в пучину бедствий и испытаний. Первейшим фактором в достиже­нии этой цели служит умение «руководиться одной разум­ной волей, следовать одной традиционной мысли». Только так достигается господство одних наций над другими, при­чем не обязательно только политическими средствами. К примеру, господство Франции над остальной Европой, по мнению Местра, достигается «двумя орудиями» - языком и прозелитизмом, стремлением непременно обратить в свою веру других. «Мощь, я чуть было не сказал монархическая власть, французского языка, - пишет он, - очевидна: в край­нем случае, можно лишь притвориться сомневающимся. Что же касается духа прозелитизма, то он знаком как солнце: от торговки модными нарядами до философа - у всех это выда­ющаяся черта национального характера». Своим существо­ванием он обязан католической церкви, обладающей каче­ствами, соответствующими человеческой натуре: доблестью, образованностью, благородством и богатством.

Совсем в другом свете рисовалась Местру Россия. В своих записках и «письмах», предназначавшихся для Александ­ра I, он доказывает, что православие, в отличие от католи­цизма, никогда не представляло собой «охраняющей и за­щищающей силы», оттого оно и не влияло на «нравствен­ное возрастание» народа. Русские еще не перешли грань, отделяющую варварство от цивилизации. Они невежественны и не сознают пользы научного образования. Этим обус­ловлен раскол общества, вызванный реформами Петра I. Местр упрекает царя за насаждение европеизма. Продол­жением той же ошибочной политики он считает учрежде­ние российских университетов, совпавшее по времени с на­чальным периодом царствования Александра I. Он пугает власти тем, что университеты станут разносчиками «разру­шительной философии» XVIII в. и расплодят новых «Пуга­чевых», ничего не дав для славы и возвышения России.

Между тем, продолжает Местр, «русские могут быть первой нацией в свете, даже не имея никакого таланта к наукам». Ведь сумели же римляне «недурно» показать себя всему миру, ничего не смысля «ни в искусствах, ни тем паче в математике». «...Ибо первая нация, - пишет он, - есть, несомненно, та, которая счастливее всех в своем отече­стве и страшнее для всех других народов». Относительно первого пункта Местр выражает согласие, что счастье наро­да неотделимо от свободы, но свобода, на его взгляд, никог­да не достигается с помощью революций, а «всегда была даром королей». Зато по второму пункту он высказывает­ся с полной определенностью: Россия – это, прежде всего, «военная нация», и ее господство в мире зависит от того, насколько правящая государством власть спаяна с «духом народа», с «одушевляющим» его чувством патриотизма.

Только опора на народный патриотизм легитимирует власть, придает ей монархический характер, избавляя от необходимости составлять «общечеловеческие конституции» и прочие правовые «фикции». Местр убежден, что всякая конституция есть всего лишь «лоскут бумаги» и «не имеет престижа и власти над людьми». «Она слишком известна, слишком ясна, на ней нет печати помазания, а люди уважа­ют и повинуются активно в глубине сердца только тому, что сокровенно, таким темным и могучим силам, как нравы, обычаи, идеи, господствующие над нами без нашего ведома и согласия». К таким темным и могучим силам относится и патриотизм — колыбель одновластия, монархии.

В общем итоге суть деместрианства сводится к следующему: государство усиливается не просвещением народа, а соот­ветствием его глубинным традициям и обычаям - духу наро­да. Это не договор власти с обществом, а выражение единя­щей воли нации, которая воплощается в личности монарха. Перед нами фактически зародыш теории официальной на­родности, ставшей идеологией посталександровской эпохи.


09.01.2017; 22:03
хиты: 77
рейтинг:0
Гуманитарные науки
история
для добавления комментариев необходимо авторизироваться.
  Copyright © 2013-2024. All Rights Reserved. помощь