(По статье Н.Поляковой “Новые теоретические перспективы в социологии начала XXI в.”)
Четвертым дискурсом, оформившимся в 90-е гг. XX в. и определившим еще одну перспективу рассмотрения современности, стали социологические теории глобализации. Фактически теории глобализации продолжили ревизию базовых представлений и понятий, созданных в социологической теории XIX–XX вв. Основу этого пересмотра составил объективный процесс глобализации, который к концу XX в. приобрел столь очевидный и оформленный характер, что фактически стал восприниматься как существо современности, главное направление ее трансформации и отличительная характеристика.
Процесс глобализации породил массу теоретико-эмпирических, или эмпирико-аналитических построений, в рамках которых были созданы различные теории глобализации. Но этот же процесс вызвал к жизни и соответствующие методологические дискуссии, которые проходили в том числе и в форме пересмотра базовых положений “социологической ортодоксии”.
Во-первых, был осуществлен отказ современной социологии от “контейнерной” теории общества, от “методологического национализма” в терминологии У. Бека и предложена разработка новых подходов, таких как “методологический космополитизм” и логика “включающей” дифференциации.
Во-вторых, были предложены разработки сетевой теории социального пространства взаимодействий в качестве новой социальной морфологии
В-третьих, началась дискуссия о необходимости создания новой социологии — “социологии за пределами обществ”, в которой осуществляется отказ от понятия “общества” как главной социологической категории, совпадающей с предметом социологии, а также ставится задача пересмотра всей ортодоксальной социологической понятийности, создания социологии “мобильностей” и совершенно “новых правил социологического метода”.
Можно утверждать, что глобальная социология сразу вошла в современное социологическое знание как пересмотр базовых положений классической социологической теории. “Глобальная социология, — как пишет, к примеру, Г. Тернборн, — отличается от универсалистской тем, что исходит не из чего-то предположительно общего для всех, а из глобальной вариативности, глобальной связанности и глобальной интеркоммуникации”. Действительно, глобальная социология означает рассмотрение мира как совокупности структурированных социальных и культурных систем, разнообразно взаимодействующих друг с другом, а не как территории, на которой живет вовлеченное в эволюцию и модернизацию человечество. Современная история предстает как множество различных сосуществующих и сопутствующих друг другу модернов. Глобальная социология означает фундаментальный поворот исследования и воображения от нации и “североатлантического пространства” в качестве объекта соотнесения к глобальному социальному пространству безотносительно к национальным привязкам и абсолютному времени.
“Глобальная перспектива” серьезно потеснила установку классической социологии на изучение обществ, под которыми явно или неявно понимались национально-государственные образования. Глобалистское основание современной социологии реализуется в отказе современной социологии от “контейнерной” теории общества, жестко увязанной со своим территориальным основанием и национально-государственной организацией.
Понятие сети, которое встречается уже у Гидденса, под влиянием широкого распространения информационных технологий стало одним из фундаментальных социологических понятий, используемых для описания современных обществ. Фактически речь идет о том, что структурно-функционалистская и интеракционистская морфология социологической ортодоксии в целом ряде современных социологических теорий заменяются сетевой морфологией общества.
Сетевые теории имеют достаточно долгую и не обязательно укорененную в теориях глобализации историю, однако именно теория глобализации придала сетевым теориям особое значение.
Сетевой анализ современного общества с опорой на глобализационные процессы в наиболее очевидной и радикальной форме присутствует в теории сетевого общества М. Кастельса. Методологическая часть его теории связана с разработкой трех фундаментальных понятий — “сеть”, “информация”, “капитализм”. На основе этих понятий Кастельс и создает свою теорию сетевого информационализма, или сетевого информационного капитализма.
По мнению Кастельса, в последние два десятилетия XX в. произошли социальные трансформации, которые задели весь мир и конституировали новый тип социальной структуры, который и именуется “сетевое общество”. Для анализа этого общества необходимо ввести “новую технологическую парадигму”, центральными моментами которой являются основывающиеся на микроэлектронике информационно-коммуникационные технологии и генная инженерия. Знание и информация не являются определяющими факторами в сетевом обществе, знание и информация являются значимыми в любом типе общества. Поэтому следует отбросить понятие “информационное общество” в силу его неспецифичности и путанности. То, что действительно является новым в современную эпоху, — это новые сети информационных технологий. Они представляют собой более серьезные изменения, чем технологии, связанные с индустриальной революцией или информационной революцией. “Более того, мы находимся в самом начале технологической революции, и по мере того как интернет становится универсальным инструментом интерактивной коммуникации, мы сдвигаемся от компьютерноцентрированной технологии к диффузным сетевым технологиям”8. Именно они определяют социальную структуру и социальную морфологию. Сети являются очень старой формой социальной организации, но в информационную эпоху они становятся информационными сетями, усиленными информационными технологиями. Сети имеют преимущество перед традиционными иерархически организованными морфологическими связями. Кроме того, они являются наиболее подвижными и адаптивными формами организации, способными развиваться вместе со своим окружением и эволюцией узлов, которые составляют сети.
Сети децентрализуют исполнение и распределяют принятие решения. У них нет центра. Они действуют на бинарной логике: включение/исключение. Все, что входит в сеть, полезно и необходимо для ее существования, что не входит — не существует с точки зрения сети и может быть проигнорировано или элиминировано.
Сети как социальные формы являются свободными от ценностей, нейтральными. Сеть является автоматом для осуществления поставленных целей. Ее программируют социальные акторы. Налицо социальная борьба за постановку целей для сетей. Но будучи запрограммированной, она навязывает свою логику всем акторам. Сети могут коммуницировать, если их цели схожи, но для этого нужны акторы, обладающие доступом к кодам, осуществляющим процесс переключения, — это акторы, наделенные властью в обществе.
Скорость и форма структурных трансформаций в обществе возвещают создание новой формы социальной организации, проистекающей из широкого распространения информационных сетей как преобладающей социальной формы. “Сетевые отношения производства ведут к затемнению классовых отношений. Это не устраняет эксплуатацию, социальную дифференциацию и социальное сопротивление. Но базирующиеся на производстве социальные классы в том виде, в каком они существовали в индустриальную эпоху, прекратили свое существование в сетевом обществе”.
По мнению Кастельса, существует немного шансов на социальное изменение в рамках сетевого общества, если под социальным изменением понимать трансформации в программах сетей, постановку новой цели, следование другому набору ценностей или верований. Благодаря способности сети находить новые пути выполнения задачи путем отключения несовместимых узлов социальное изменение возможно только через два механизма. Оба они внешние по отношению к доминирующим сетям. Первый — отрицание сетевой логики через утверждение ценностей, которые не могут быть адаптированы ни одной из сетей. Второй — альтернативные сети, построенные вокруг альтернативных проектов. Религиозные, национальные, территориальные и этнические сообщества являются первым типом. Экологизм, феминизм, движение за права человека — примеры второго типа. Социальное изменение, осуществляющееся одним или другим путем, создает возможность выбора между фрагментированным коммунализмом и созиданием новой истории. Однако эта “новая история” имеет совершенно новое лицо в сравнении с обществами классического модерна и предполагает новые принципы теоретизирования.
Концепцию Кастельса можно считать своего рода манифестом сетевого подхода в современной социологической теории, в том числе в методологическом плане. Многие положения концепции Кастельса приобрели парадигматическое звучание, стали весьма расхожими.
Свой вклад в отход от “социологической ортодоксии” с опорой на глобализацию и уход от “контейнерной” теории общества внес Д. Урри своей работой “Социология за пределами обществ”. Урри ставит целью разработать те категории, которые будут иметь важное значение для социологии нового тысячелетия. Соответственно общая задача формулируется им так: создать “манифест для социологии, которая изучает различные мобильности — населения, предметов, образов, информации и отходов, а также изучает сложные взаимодействия между этими различными мобильностями и их социальные последствия”.
Все эти мобильности трансформируют предмет социологии, которая обычно фокусировала свое внимание на “индивидуальных обществах” и их общих свойствах. Развитие различных глобальных “сетей и потоков” размывает эндогенные социальные структуры, которые, как считала социология, способны воспроизводить себя. В связи с этим Урри утверждает, что понятие “социальное как общество” устарело, и считает, что в будущем оно не сможет выполнять функции понятия, организующего социологический анализ. Конкретно речь идет о новой “повестке дня” для социологии как дисциплины.
“Глобальные процессы” в своей совокупности меняют контуры современного социального опыта. Отправным пунктом анализа современной социальной ситуации могут служить следующие моменты: нет единого глобального общества; существуют “исключительные уровни” взаимозависимости; непредсказуемые ударные волны из какой-то одной части системы расходятся по всей системе; на планете есть не только “общества”, но и могущественные “империи”, охватывающие ее; наблюдается массовая мобильность людей, предметов, а также опасных отходов. Огромную роль в конституировании того или иного общества играют его отношения с другими обществами. И данное обстоятельство также требует от социологии “мобильного теоретизирования”.
Новое видение “социального” реализуется посредством ряда “новых правил метода”, важнейшее из которых состоит в использовании метафор. Урри утверждает, что наше понимание общества и социальной жизни базируется на различных метафорах и находит отражение в них. Более того, по его мнению, “социологическая мысль, как и всякая другая форма мышления, не может реализовываться не метафорически”. Соответственно предлагаемое в его концепции теоретическое рассмотрение социальной жизни опирается на метафоры “сеть”, “поток” и “путешествие” и их различные версии. Эти и некоторые другие метафоры призваны прежде всего способствовать разработке продуктивных метафор “глобализации” и “глобального”. “Метафоры глобального” или “метафоры глобализации” приобретают особое значение в современной социологии. Основными являются метафоры “сеть” и “поток”. В первую очередь эти метафоры призваны создать новую “социальную топологию”, способную заменить топологию и метафорику “места”, вокруг которой организовано понятие “общество”.
“Сеть” не имеет в виду лишь “социальную сеть”. Ссылаясь на Кастельса, Урри пишет о том, что конвергенция социальной эволюции и информационных технологий создала новую материальную основу для осуществления тех или иных видов деятельности во всей социальной структуре. Эта материальная основа, встроенная в различные сети, оформляет саму социальную структуру. Сети образуют сложные и устойчивые связи в пространстве и времени между людьми и вещами. Материальная база связана с различными новыми машинами и технологиями, позволяющими ужимать пространство и время: оптиковолоконные кабели, реактивные самолеты, средства передачи аудиовизуальной информации, компьютерные сети, включая интернет, спутники, кредитные карточки, факсы, мобильные телефоны и т.п. Все эти технологии “несут” людей, информацию, деньги, образы и т.д. Они позволяют в числе прочего мгновенно пересекать и пространство национального государства и его границы.
Современные западные общества осуществляют переход от социальных отношений, базирующихся на территории и государстве, к социальным отношениям, базирующимся на информационных данных и на детерриториализации. Соответственно современные государства вынуждены регулировать мобильность различного рода, прежде всего мобильность граждан. В этом государства могут опереться на новейшие компьютерные технологии сбора, хранения и распространения информации. Государства во все большей степени обладают контролем над информационными потоками, особенно базами данных, которые дают возможность определять нормативы социального действия и контролировать их внедрение на значительных географических пространствах как внутри своих территориальных пределов, так и за ними. Государство в состоянии обладать базами данных, относящихся практически ко всякому экономическому и социальному институту. Весьма значимую роль при этом играют многочисленные опросы населения.
Подводя итог своему теоретизированию, Урри указывает на то, что наиболее впечатляющих достижений социология добивалась тогда, когда “интересы эмансипации” каких-то социальных групп или движений стимулировали “социальный анализ”. В разное время такими “стимулирующими” группами были рабочий класс, фермеры, представители свободных профессий, городские протестные движения, студенческое движение, женское движение, иммигрантские группы, экологическое движение, движение геев и лесбиянок и т.д. Конечно, они большей частью воздействовали на социологию лишь опосредованно, но их влияние не вызывает сомнений. В настоящее время оформляется что-то похожее на “глобализирующееся гражданское общество”. Заметный рост транснациональных гражданских ассоциаций, повсеместное устремление к демократизации и ненасилию, огромные трудности, которые испытывают национальные государства в плане сохранения своей легитимности, а также целый ряд усиливающихся глобальных тенденций — все это способствует оформлению “глобального гражданского общества”. Именно такой набор социальных трансформаций должен образовать базу для “глобального гражданского общества” и для развития “социологии мобильностей”.
В рамках общего обсуждения методологического сдвига от “контейнерной” теории общества классической социологии к сетевому социологическому анализу и социологии мобильностей следует зафиксировать еще один эмпирико-аналитический (как его характеризует сам автор) взгляд — становление космополитического мира, требующего создания “космополитической социальной науки”, или отказа от методологического национализма и движения к новым началам социального и политического. Речь идет о теории космополитизации У. Бека. Космополитизм отличен от глобализации и в некотором смысле даже противостоит ей в том, что касается процессов унификации, стандартизации и даже универсализации.
«Расцвет социологии совпал по времени с подъемом национального государства, национализма и системы международной политики. Такая историческая связь и породила аксиоматику методологического национализма, согласно которой нация, государство и общество — это “естественные” социально-политические формы современного мира». Бек считает, что “современное общество” и “современная политика” не могут быть организованы исключительно в национально-государственной форме.
Территориальная общественная онтология национального взгляда, по его мнению, не очень хорошо сочетается с сегодняшним миром политических партий, средств массовой информации и международной политики, а также с правом и общественными науками. Именно исследования процессов транснационализации, проведенные в последнее десятилетие, заставляют усомниться в эмпирических и методологических допущениях господствующего методологического национализма, главным принципом которого является утверждение, что государство формирует национальное общество, а не наоборот. Из этого следует, что существует множество обществ — столько, сколько существует национальных государств и национальных социологий. Тем самым навязывается территориальная трактовка общества, в основе которой — установленные и контролируемые государством границы. «Эта “модель контейнера”, подразумевающая ограничивающие друг друга национальные общества, подкрепляется принципом взаимной детерминации государства и общества».
“Эмпирико-аналитический космополитизм” направлен против методологического национализма, но не вступает “в перепалку” с политическим космополитизмом. Он занят исследованием и осознанием социально-политических условий, сложившихся в XXI в. Космополитизация предполагает множественность идентичностей и лояльность множеству национальных государств. Она проявляется в институте двойного гражданства и знании иностранных языков, путешествиях, в экспорте и импорте культурных продуктов, распространенности интернета, трансграничных коммуникаций, мобильности граждан и участии этнических меньшинств в органах власти, транснациональных формах жизни, транснациональной преступности, транснациональных сообщениях СМИ. «Иначе говоря, нация покидает свой “контейнер”». Распространение космополитизма, констатирует Бек, означает, что закрытое общество исчезает навсегда, космополитизация означает резкое усиление открытости общества перед внешним миром.
В общем и целом можно констатировать, что социология конца XX начала XXI в. демонстрирует постоянное усилие соответствовать реальным социально-историческим изменениям на основе пересмотра и корректировки теории, а также разработки новой понятийности, методологии и нового видения исследовательского поля социологической науки.
