Процесс формирования религиозно-философских основ творчества Б. К. Зайцева, начался задолго до вынужденной эмиграции писателя. Не обойденный вниманием критиков еще в предреволюционные годы, он почитался мастером и даже создателем лирико-философской прозы, неореалистом. Однако в те же годы была заявлена точка зрения (А. Долинин), согласно которой доминантой художественного мировидения Зайцева было все же христианское начало. Уже тогда обращенность к сфере духа становится отличительной чертой прозаика, со всей очевидностью проступает православный подтекст его творчества, угадываемый в противостоянии Света и Тьмы, в представлении о жизни как о гармонии противоречий, в христианском подходе к решению философских проблем.
С середины 1910-х ведущим мотивом произведений Б. Зайцева становится мотив пути, претворившийся в мотив русского духовного странничества. Тогдашние его странники - это скорее не святые, а обычные люди с присущими им слабостями, даже прегрешениями. Они проходят путь, типичный для многих современников Зайцева: от полной погруженности во грех - до обретения Истины. Б. К. Зайцев актуализирует типологическую модель, апробированную столь любимым им Ф. М. Достоевским: от атеизма - через преступление и страдание - к обретению веры в Бога и духовному преображению.
Сам Зайцев прошел путь от пантеистической, или неоязыческой концепции целостности и одушевленности мира через импрессионизм, который являлся для него особым способом мирочувствования, к философии В.Соловьева и уже затем - к православному мировосприятию и миропониманию. В ранних его рассказах «Священник Кронид», «Миф», «Молодые», «Полковник Розов» христианское начало размывается мифологическим, при этом реальный и мифологический пласты не просто сосуществуют: реальный план невозможно понять без мифологии. Люди и события в этих произведениях предстают как художественная реализация мечты о возврате к Золотому веку. Общее радостное настроение сливается здесь с восторженным отношением к природе, щедрой, творящей силе земли. Здесь нет места никакому насилию, кровопролитию, смерти. Даже если герои, как это случилось в рассказе «Полковник Розов», собрались, чтобы поохотиться: бродящие по лесу с ружьями за спиной, они нисколько не расстраиваются из-за того, что «проспали» тетеревов, с умилением смотрят на улетающую из-под выстрела птицу.
Герои рассказа «Молодые» - не только мифологичны, но космогоничны, уподобляясь Глашка - Гее (Земле), Гаврила - Урану (Небу). Поэтому не только их труд на земле, но даже любовные утехи (а эротическое начало присутствует в рассказе со всей очевидностью) воспринимаются как священнодействие. Мифологическое истолкование рассказов ничуть не препятствует, а скорее способствует, их импрессионистскому восприятию. Образы зачастую вырастают из случайных ассоциаций или впечатлений, светопись Зайцева в этот период исключительно интенсивна, разнообразна и прихотлива, а в «Полковнике Розове» Свет и Солнце просто становятся главными героями. Зайцев мастерски работает с запахами: ароматы у него вторят цвету и свету, сообщая его импрессионистской живописи большую изысканность и художественную убедительность. Каждое время суток имеет у него особый запах: закат пахнет «воздушны каким-то вином», ночь «струит» над полями неясные запахи, поздним утром волны воздуха напоены «шелковым духом», а ближе к полудню в мире разливается «огненный аромат».
В дореволюционных произведениях Б.Зайцева безраздельно господствует циклично организованное время. И лишь в рассказе «Улица святого Николая», написанном в первые послереволюционные годы, оно отчасти уступает место времени линеарному, христиански-эсхатологическому. Полным торжеством христианского хронотопа отмечена «Голубая звезда» - «Странное путешествие», начатая в 1918 и завершенная в 1926 г. уже в эмиграции. Время - лишь одно из проявлений полной христианизации творчества Б. Зайцева, другие - в знаковом имени Алексея Христофорова и композиции дилогии, которая благодаря появлению второй части обретает агиографическую завершенность. Имя главного героя, включенное в образную систему рассказов, уже не поддается мифологическому перетолкованию, тогда как в предыдущих произведениях вполне христианские имена героев (Кронид, Аграфена) влекли за собой множество мифологических ассоциаций и представлений.
Путь линеарного, «лествичного», от «дольнего» к «горнему» восхождения избирают герои многих дореволюционных произведений Б.Зайцева. Они ошибаются, падают, губят других и гибнут сами, но «претерпевшие до конца» - обретают «путь и Истину, и Жизнь» во Христе. Однако даже это обстоятельство не позволяет считать «Дальний край», «Грех», «Путников» или «Людей Божиих» до конца христианскими произведениями: христианское начало продолжает сосуществовать здесь в парадоксальном симбиозе с началом пантеистическим.
Центральной темой Б. Зайцева в эмиграции становится тема покаяния. Уже для героев первого эмигрантского романа «Золотой узор» религия из отвлеченности превращается в главный регулятор их жизни - внешней и внутренней. При этом определяющим событием жизни внутренней становится покаяние - за себя, за всю русскую интеллигенцию, за идеологическое пособничество в деле революции - богоборческой в своей сути. «Голодные и рваные» каждый день ходят герои к обедне, а затем к вечерне. Только через включение в молитвенное пение они ощущают подлинную свободу, только под сводами православного храма он обретают «воздух и свет». Совсем как герои древнерусских житий, «земные ангелы и небесные человеки», которые тогда же, с двадцатых годов станут и героями Бориса Константиновича Зайцева. Что и не удивительно, ибо для него, прошедшего горнило революции, некогда отвлеченные революционные.
