Понятие «случайное семейство» у Достоевского определяют следующие устойчивые элементы: дихотомия действительного и идеального, временная оппозиция «прежде — теперь», изображение разлада отношений отцов и детей, типология родоначальников современных семейств, введение образа «обиженного» отцами ребенка, оппозиция идеи «божественного бессмертия души» и идеи «обособления», языковая репрезентация «случайного семейства» с преобладанием отрицательных конструкций и лексики с отрицательными коннотативными элементами. «Случайность» современного русского семейства определяется кризисом отношений между поколениями, ситуацией ухода отцов от ответственности за духовное становление детей. Привнесение в семью абстрактных общественных идей, забвение повседневного родительского труда и любви приводит к тому, что дети вынуждены прорываться к коренным истинам самостоятельно, получая «постыдные впечатления детства», формирующие будущую взрослую жизнь. Типологическое различие современных отцов («удивительные», «прилежные отцы с идеями» и «ленивые») не снимает общей их ответственности за появление и распространение «случайных семейств». Преодоление «случайного семейства» Достоевский выстраивает на основе православной аксиологии: возвращением к идее Бога восстановятся человек, семья и общество, возродятся на новом уровне как братство, «единство во имя Христа».Достоевский посмотрел на проблему спора поколений через призму идей почвенничества. И увидел, что русское семейство находится в ситуации беспочвенности, и именно этим объясняется его «случайность». Случайность современного русского семейства, по-моему, состоит в утрате современными отцами всякой общей идеи, в отношении к своим семействам, общей для всех отцов, связующей их самих между собою, в которую бы они сами верили и научили бы так верить детей своих, передали бы им эту веру в жизнь.
Именно в романе «подросток» впервые была сформулирована тема «случайного семейства». Достоевский называл этот роман «первой пробой» своей мысли в отношении романа о герое из «случайного семейства».
«Семейные ситуации» «Подростка» позволяют увидеть в новом свете реалии, с которыми читатель уже встречался на страницах предыдущих романов: прежде всего, речь идет о понятиях «кровный отец» и «отец–воспитатель». В «Подростке» эта оппозиция, выраженная образами Версилова и Макара Долгорукого, впервые дается явно. Хотя в предыдущих романах присутствовали и «кровные отцы» и «отцы–воспитатели», а Семену Мармеладову давалась возможность объединить в себе и того, и другого, однако именно в «Подростке» эти понятия проявились как определяющие для развития главного героя, в частности, и выражения общей идеи произведения и отношения автора к проблеме в целом.
В связи с «неблагообразием» отцов дети ищут опору в жизни самостоятельно. В отсутствие идей духовных опираются на материальное. Так в романе «Подросток» возникает «идея Ротшильда», которая овладевает Подростком, идея, которую и сам ее носитель воспринимает как подмену. «Подросток хотя и приезжает с готовой идеей, но вся мысль романа та, что он ищет руководящую нить поведения, добра и зла, чего нет в нашем обществе, этого жаждет он, ищет чутьем, и в этом цель романа». Погружая героев романа в семейно-бытовую атмосферу повседневности, Достоевский, однако, меньше всего интересуется бытописательством. Семья рассматривается писателем не как форма организации жизни людей, но как категория нравственная, дающая («благочестивое семейство») или отнимающая («случайное семейство») опору для решения единственно важной, по мнению писателя, идеи – идеи о бессмертии души человеческой.
Роман задумывается в форме борьбы между идеей подростка и действительностью.
Писатель впервые вывел настоящего человека русского большинства и впервые разоблачил его уродливую и трагическую сторону. Трагедия состоит в сознании уродливости… Только он один героя вывел трагедии подполья, состоящей в страдании, в самоказни, в сознании лучшего и невозможности достичь его, а главное, в ярком убеждении этих несчастных, что и все (неразборчиво), а, стало быть, не стоит и исправляться. Достоевский гордится, что изображает не исключения, а «человека большинства». Ему принадлежит открытие его уродливого и трагического лица. Он первый увидел, что русское общество беспочвенно и бесформенно. Отсутствие «оснований» и «преданий» обрекает русских людей на трагедию подполья. Без религиозных убеждений и нравственных устоев Россия живет катастрофически. Так постепенно проясняется идея романа: «Нет оснований нашему обществу». Автор настаивает на своем реализме: он рисует не фикции, а подлинную русскую действительность.
«Подросток» задуман как антитеза семейным хроникам дворянского писателя; идея романа становится понятной только в плане полемики с «изжившей себя помещичьей литературой». Вместо семейств «средне–высшего слоя», с таким искусством изображаемых Толстым, идут «случайные семейства», историографом которых Достоевский считает себя. Это социально–философское противоположение ясно раскрывается в эпилоге «Подростка». Там мы читаем: «Если бы я был русским романистом и имел талант, то непременно брал бы героев из русского родового дворянства, потому что лишь в одном этом типе культурных русских людей возможен хоть вид красивого порядка и красивого впечатления, столь необходимого в романе для изящного воздействия на читателя». И дальше: «Положение нашего романиста в таком случае было бы совершенно определенное: он не мог бы писать в другом роде, как в историческом… О, в историческом роде возможно изобразить множество еще чрезвычайно приятных и отрадных подробностей…»
Отталкиваясь от «семейных форм», идеализированных Толстым, Достоевский изображает бесформенность современного русского семейства: у Версилова — две семьи, двое законных детей и двое незаконных; он живет с гражданской женой, которую продолжает посещать ее законный муж — Макар Долгорукий; собирается жениться на дочери генерала Ахмакова, в жену которого страстно влюблен. Эта хаотичность еще усилена в черновых записях. Девушка–самоубийца Оля представлена в них как любовница Версилова и носит имя Лизы. «Он с Лизой жил на самом деле. Мать узнала в конце. Лиза то очарует его при свидании, то терзает в остальное время. Лиза пустилась было очаровывать молодого князя, но тот отверг ее. Обида. Лиза после смерти сошедшей с ума мачехи — повесилась». И другая заметка: «Суть романа: беспорядочная любовь Его к Лизе и страдание от нее — любовь и обожанье Его к жене и мучение взаимное. Но скрывают тайну: любовь–ненависть Его к княгине (Ахмаковой)».
Автор поставил себе парадоксальное задание — изобразить бесформенность в художественной форме, вместить картину хаоса в рамки искусства.
Ссоциально–философская идея романа, его фабула и герои, все антитетично Толстому. Герои «Войны и мира» крешси своей верностью роду; Версилов — идейный изменник своего класса; Отпадение подростка от родового корня символизируется его незаконнорожденностью: он носит громкое дворянское имя Долгоруких, но он не князь, а «просто Долгорукий».
В «Подростке» он ставит вопрос не об отдельном человеке, а о человеческом обществе. Может ли человечество устроиться на земле без Бога. Эта религиозно–социальная идея предопределяет собой построение романа. Кризис общения показан в той органической ячейке, из которой вырастает общество, — в семье. Роман задумывается в форме «семейной хроники». Так же как и в «Бесах», действие концентрируется вокруг героя, но личность Версилова раскрывается иначе, чем личность Ставрогина. Герой «Бесов» связан с другими действующими лицами только идейно; личность Версилова включает в себя всю историю своего рода; она соборна. Ставрогин — идейный центр романа; Версилов — центр жизненный. Он родоначальник, отец и муж. Его трагическая судьба определяет участь его двойной семьи, его раздвоение переходит в раздвоение детей. Принцип концентрации действия вокруг героя получает новое, более глубокое обоснование. Действующие лица связаны с Версиловым натуральными кровными узами: они его дети или родственники. Шатов, Кирилов, Петр Верховенский — воплощенные идеи Ставрогина; Аркадий, Лиза, Анна Андреевна — части души Версилова, плоть от его плоти. Конфликты «Бесов» выражаются в борьбе учеников с учителем; конфликты «Подростка» — в раздоре между отцом и детьми. Идейная драма переходит в семейную трагедию.
Душевное раздвоение главного героя усиливается после приезда в Петербург; с одной стороны, загадочный мир отца, который волнует и влечет его, с другой — «идея», преследующая его неотступно. Он хочет узнать отца, чтобы судить его, и одновременно пытается осуществить свою идею: покупает на аукционе какой‑тоальбомиперепродаетегос большим барышом. Версилов ведет процесс с князьями Сокольскими и выигрывает его; в руки Аркадия попадает письмо, из которого явствует, что права Версилова на наследство сомнительны. С каждой главой разрыв между идеей отца и идеей сына углубляется. Гордый мальчик обожает Версилова и бунтует против него. Он говорит: «Это правда, что появление этого человека в жизни моей, т. е. на миг, еще в первом детстве, было тем фатальным толчком, с которого началось мое сознание. Не встреться он мне тогда, мой ум, мой склад мыслей, моя судьба, наверное, была бы иная, несмотря даже на предопределенный мне судьбою характер, которого я бы все‑такинеизбегнул». Такставитсяглавнаятемаромана—проблемаобщения; человекдетерминировансвоимхарактером, носудьбаегоопределяется в свободе, несмотря на характер. Влияние одной личности на другую безгранично, корни человеческого взаимодействия уходят в метафизическую глубину; нарушение этой соборности душ отражается в общественных потрясениях и политических катастрофах.
В душе подростка притяжение к отцу столь же сильно, как и отталкивание. Закону «всеединства» противополагается закон «обособления». Личность не хочет быть только частью целого, она претендует быть всем. Аркадий, выброшенный из семьи, забытый родителями, носит в сердце незаживающую рану. Он — оскорбленный и гордый мальчик, не прощающий обид. От унижений и страданий спасается в свою «идею». «Моя идея, — говорит он, — стать Ротшильдом». Если общение между людьми нарушено — не надо никакого общения. «Вся цель моей идеи — уединение… Тут тот же монастырь, те же подвиги схимничества». Достоевский, творец величайших современных трагедий, создает динамический образ мировой истории, перед ним открывается трагическое зрелище противоборства двух сил: божественного «собирания воедино» и демонического разъединения и раздробления. Объединяющей любви он противопоставляет не ненависть, а могущество и власть.
Идея подростка о «уединении и могуществе» сталкивается с мечтой об отце. Чтоб окончательно замкнуться и «уйти в свою скорлупу», ему нужно убить мечту. Сплетни и двусмысленные отзывы о Вер -силове склоняют его к мысли, что он был влюблен в призрак. Версилов — жалкий, опустившийся человек, выброшенный из общества и позорно снесший пощечину. Аркадий пишет: «Ведь оказывается, что этот человек — лишь мечта моя, мечта с детских лет… Но не то смешно, когда я мечтал прежде «под одеялом», а то, что я приехал сюда для него же, опять‑такидляэтоговыдуманногочеловека…Даивиналиеговтом, чтоявлюбилсявнегоисоздализнегофантастическийидеал. Первая часть романа — борьба сына с «выдуманным отцом» — заканчивается превращением призрака в живого человека. Настоящий Версилов оказывается достойным любви сына; действительность прекраснее мечты. На драматическом эффекте «узнавания» построен финал первой части. Во второй части изображается «мятеж страстей» подростка. Его заблуждения и падения от не опытности, доверчивости и великодушия. Опыт свободы покупается дорогой ценой. мучительнее для него отношения с отцом. Версилов часто приходит к нему, доверчиво делится с ним мыслями, убеждениями, посвящает его в свою интимную жизнь, а между тем настоящей близости между отцом и сыном не создается. Подросток чувствует, что у отца есть какая‑тотайна, ипроникнутьвнеенеможет. Версиловвидитнравственноепадениесынаинеделаетничего, чтоботкрытьемуглазаиспасти от позора. Он не желает «вторгаться на чужой счет в чужую совесть». Когда сын упрекает его в равнодушии, он заявляет, что это — не безразличие изверившегося в добро человека, а глубокое уважение к чужой личности и охранение ее нравственной свободы. В третьей части юноша целиком захвачен вихрем происходящих вокруг него событий, вовлечен в трагедию отца; из героя превращается в свидетеля и хроникера. Горький опыт падений и страстей не проходит даром для пылкого юноши; из подростка он становится взрослым и осознает раздвоение своей натуры.
Самознание подростка завершается роковым вопросом. Двойственность, антиномичность души — последняя правда о нем и о Версилове. Но они не исключение, а правило. Всякое человеческое сознание внутренне противоречиво. Об этой «подпольной истине» говорит все творчество Достоевского. Она резюмируется в незабываемых словах Мити Карамазова о борьбе Бога с дьяволом в душе человеческой.
Современный кризис есть кризис эстетического сознания. Идеал красоты помутился, но человечество не может жить без красоты. Достоевский решительно утверждает, что «без хлеба прожить можно, а без красоты совсем невозможно». Молодое поколение оскорблено «неблагообразием» отцов. В основе общественной смуты — распад семьи. В ее неблагополучии отражается мировой кризис, переживаемый человечеством. Идея «семейной трагедии» «Братьев Карамазовых» вырастает из семейной хроники «Подростка». «Случайное семейство» Версилова в процессе своего разложения должно породить семейство Карамазовых.
В «Подростке» вместо Апокалипсиса мы находим идиллию. Эта «гуманистическая утопия» не внушает ужаса; но она полна такой пронзительной, терпкой печали, такой разрывающей сердце тоски, что воспоминание о ней остается в душе незаживающей раной.
Философская беседа отца с сыном занимает целых две главы в третьей части романа перед катастрофой. И эти отвлеченные рассуждения — вершина драматического напряжения и художественного совершенства. Версилов приближается к последнему акту своей жизненной трагедии. Он не философствует, а решает свою судьбу; не размышляет, а живет пламенно и вдохновенно. Идеи–страсти, идеи–энергии, идеи-образы превращаются у Достоевского в эстетические ценности.
