Ни сегодня, ни в перспективе филология, если она претендует, по мнению А.Ф. Лосева, относиться «к области точных наук о действительности» [Лосев 2004: 275], не может забывать о своем важнейшем социальном предназначении – являться научным свидетельством о фундаментальных законах общественной жизни и прежде всего – о процессе человеческой коммуникации, ибо «коммуникация заключается в том, что из безбрежного моря действительности мы выбираем нечто такое, о чем мы хотим сделать сообщение другому человеку и в соответствующей обработке того, что мы почерпнули в безбрежной действительности» [Там же: 249]. Очевидно, что значение филологии в этом смысле переоценить невозможно.
Социальные «проекции» современной филологии многомерны. В этой главе охарактеризуем лишь некоторые из них, наиболее актуальные.
Для филологии, ориентированной в своей познавательной деятельности не только на системный и антропологический принципы, но и прежде всего исповедующей логоцентризм, понимание мира как словаявляется органичным способом постижения бытия, в том числе бытия социального и личного. Слово воспринимается как первооснова мира, социума, личности и самого знания, всегда направленного к своей цельности через постижение человека и его общественного бытия. Читаем у основоположника русской религиозной философии Сергея Николаевича Булгакова: «Природа человекообразна, она познает и находит себя в человеке, человек же находит себя с Софии и чрез нее воспринимает и отражает в природу умные лучи божественного Логоса, чрез него и в нем природа становится софийна. Такова эта метафизическая иерархия. Этим дается ответ на вопрос о природе человеческого творчества. Человеческое творчество – в знании, в хозяйстве, в культуре, в искусстве – софийно… Первоэлементом познания является вовсе не представление и не ощущение, а идея, суждение, именование. …Все это осуществляется уже словом…, и потому основной вопрос познания все-таки о слове-смысле, об идеальности реального, о его мыслимости и именуемости» [Булгаков, 1993: 158, 185]. И далее – у Владимира Фёдоровича Эрна, полагающего, что, в отличие от западного рационализма и схематизма, подлинная идея познания «воспринимает весь мир в категории личности» [Эрн 1991: 291]. Профессор МГУ Людмила Олеговна Чернейко так разъясняет обращение познания к логоцентрическим представлениям о «языковлении» действительности: «Реальностью, по А.Ф. Лосеву, является выраженная действительность. Универсальной… формой выражения действительности и перевода ее в реальность является слово» [Чернейко 1997: 23]. Нам же теперь уже хорошо известно, что словом как познавательным инструментом обладает именно филология.
Именно с силой слова как беспрецедентного способа осознания мира и самопознания человека связаны размышления академика С.С. Аверинцева о филологии «как службе понимания». Рассуждая о том, почему филология представляется скорее «строгой», чем «точной» наукой, ученый пишет: «Ее строгость состоит не в искусственной точности математизированного мыслительного аппарата, но в постоянном нравственно-интеллектуальном усилии, преодолевающем произвол и высвобождающем возможности человеческогопонимания. Одна из главных задач человека на земле – понять другого человека, не превращая его мыслью ни в поддающуюся «исчислению» вещь, ни в отражение собственных эмоций. Эта задача стоит перед каждым отдельным человеком, но и перед всей эпохой, перед всем человечеством. Чем выше будет строгость науки филологии, тем вернее сможет она помочь выполнению этой задачи. Филология есть служба понимания» [Аверинцев 1969: 100-101]. С.С. Аверинцев утверждает, что понимание в филологии не может быть осуществлено ни путем «панибратства» с объектом исследования (нарочитой «актуализации» материала, путь нескромно-субъективного «вчувствования»), ни путем алгебраически точных методов, лишенных личного участия и сочувствия исследователя, путем полного отказа от субъективности: «Филолог ни в коем случае не имеет «права на субъективность», то есть права на любование своей субъективностью, на культивирование субъективности. Но он не может оградиться от произвола надежной стеной точных методов, ему приходится встречать эту опасность лицом к лицу и преодолевать ее. Дело в том, что каждый факт истории человеческого духа есть не только такой же факт, как любой факт «естественной истории», со всеми правами и свойствами факта, но одновременно это есть некое обращение к нам, молчаливое окликание, вопрос» [Там же].
Во второй главе настоящего пособия, посвященной истории становления мировой филологии, мы уже приводили многочисленные свидетельства взаимовлияния филологических воззрений и общества. Достаточно напомнить примеры детерминированности филологических концепций общественным укладом и уровнем развития самой словесности и ее фактуры, а также воздействия складывающихся национальных филологических традиций на этнокультурную идентичность и ментальность формирующих их народов и стран. Мы помним, что риторика (как искусство и наука) не могла бы возникнуть, не будь она вызвана мощнейшим общественным запросом и социальным устройством демократического греческого полиса с его важнейшими институциями, требовавшими от граждан владения публичной речью: народным собранием, советом пятисот и судом. Не менее очевидно, что, скажем, финское национальное самосознание не могло быть сформировано вне программирующей его филологической парадигмы «Калевалы».
Состояние словесности и ее институтов во многом определяет фон общественной жизни, толерантный или агрессивный, плюралистичный или авторитарный. С другой стороны, приоритетные общественные запросы, несомненно, отражаются в речевой практике как в повседневном, бытовом общении, так и в деятельности средств массовой коммуникации. Векторы социальной атмосферы конфликтости или согласия, подозрительности и ненависти или доверительности и терпимости, изоляционизма или открытости, разрушения или созидания, милитаризма или миролюбия, гражданской нестабильности или устойчивости во многом обусловлены общественным пафосом словесности, ее приоритетами, выстраиваемыми в литературе (особенно – в публицистике), журналистике, политическом и рекламном дискурсе (чаще – в контенте социальной рекламы).
«Четвертая» власть оказывает существенное влияние на умонастроения и духовное состояние социума. Так, исследованная О.В. Старовой технология телекоммуникации приводит ее к таким выводам: «длительная экспозиция насилия по телевидению может: увеличивать агрессивность поведения зрителей; уменьшать факторы, сдерживающие агрессию; притуплять чувствительность к агрессии; формировать у зрителей образ социальной реальности, не вполне адекватный действительности». Выяснилось, что «люди, смотрящие телевизор не менее 4-х часов в день, более уязвимы для агрессии со стороны других и считают мир более опасным, чем те, кто проводит у телевизора два часа в день или меньше» [Старова 2000: 17, 20]. А чего стоят механизмы рекламы, действующей в расчете на подавление сознания потребителей и изготавливаемой с соблюдением инструкций подчас весьма искушенных филологов? В качестве иллюстрации приведем небольшой отрывок из книги Тэффи, написанной еще в начале прошлого века: «Обратили вы внимание, как составляются новые рекламы? С каждым днем их тон делается серьезнее и внушительнее. Где прежде предлагалось, там теперь требуется. Где прежде советовалось, там теперь внушается. Писали так: «Обращаем внимание почтеннейших покупателей на нашу сельдь нежного засола». Теперь: «Всегда и всюду требуйте нашу нежную селедку!» И чувствуется, что завтра будет: «Эй ты, каждое утро, как глаза продрал, беги за нашей селедкой!»». Каждый из нас легко подтвердит этот неутешительный прогноз Тэффи сегодняшними наблюдениями вроде «Бегом за Клинским!», «Вливайся!», «Не тормози – сникерсни!», «Требуйте в аптеках города!» и под.
Словесная агрессия в христианской антропологии воспринимается как проявление греховности человека, как препятствие в получении Божественной благодати. Вспомним многократные упоминания об этом в Священных текстах и Священном Предании. В Послании апостола Павла к Галатам: «Дела плоти известны; они суть: прелюбдеяние, блуд, нечистота, непотребство, идолослужение, волшебство, вражда, ссоры, зависть, гнев, распри, разногласия, соблазны, ереси, ненависть, убийства, пьянство, бесчинство и тому подобное. Предваряю вас, как и прежде предварял, что поступающие так Царства Божия не наследуют». В первом Послании к Коринфянам: «Или не знаете, что неправедные царства Божия не наследуют?»; апостол Павел предупреждает, что не стоит «обманываться» в этом и «злоречивым» людям. Святой Иоанн Лествичник говорит о речевой гармонии и преодолении злословия как греховного движения, «гнездящегося в душе». Русский риторический идеал, формировавшийся в лоне православной традиции, качества словесной гармонии и «доброречия» рассматривал в этическом контексте духовной морали, смирения и кротости («Пчела», «Домострой»). Вот как увещевал преподобный Кирилл Белозерский князя Андрея, сына Дмитрия Донского: «Тако же, господине, уймай под собою люди от скверных слов и от лаяния, понеже то все прогневляет Бога». «Низкие, грязные и пошлые слова разрушают нравственные опоры и уничтожают духовное; разрушается язык – разрушаются души… Поверженное слово в любой стране равно крушит мир людей, животных и растений – разрушение природы везде начинается с разрушения слова», – пишет в своей работе «Об экологии слова» В.С. Миловатский [Миловатский 2004: 14].
В современном обществе все более значимыми становятся факторы речевого воздействия на людей, находящие выражение в многочисленных стратегиях языковой манипуляции сознанием, PR-технологиях и др. Отношение к речевой агрессии и степень ее порицаемости в той или иной национальной культуре создают ту самую словесную среду, которая характеризует социо-культурные стереотипы и нравственные ориентиры общества. В.И. Аннушкин отмечает: «Именно СМИ задают тон в сегодняшней речевой жизни общества, формируя совокупность идей, которыми мы живем, значит, общество должно осознать, какими идеями и словами оно создает стиль своего бытия» [Аннушкин 2004: 280].
Особенно популярным приемом в последнее время можно считать создание газетных заголовков и подзаголовков, часто обыгрывающих известные пословицы, поговорки, идиомы, отрывки из песен, цитаты, а также имена широко известных в медийном пространстве персонажей. Апелляция к читателю в этом случае не ограничивается исключительно обращением к семантике языковой единицы с набором ее заданных, известных смыслов. Автор текста приводит в динамику стабильные, находящиеся в состоянии системного равновесия компоненты значения, переформатирует их, обеспечивает индивидуально-личностное и «реально-жизненное», социально узнаваемое понимание исходного значения. Обратимся к иллюстрациям, материалом для которых послужили заголовки статей в «Новой газете». «Чу Гевара». Подзаголовок: Покушение на Чубайса. Зачем из полковника ГРУ лепят народного героя. От: Че Гевара. Автор статьи говорит о появлении нового «Че Гевары», т.е. своеобразного народного мстителя, борца за «справедливость», который покушался на Чубайса. Актуальная интерпретация междометия чу, выражающего призыв отозваться, отыскаться и одновременно намекающего на потерпевшего.«Кандолиза-прайс». Подзаголовок: У Америки свой счёт с Лукашенко. От: Кандолиза Райс (госсекретарь США). Контекстное значение слова ‘прайс’ дается в подзаголовке, при этом происходит актуальное совмещение семантики: «прайс» – перечень товаров и услуг и цен на них, иными словами, счёт; и устойчивое словосочетание сводить счёты. «Фантом-ас».Подзаголовок: Виртуальный персонаж блестяще закрепился на самой вершине.От: Фантомас. В статье речь идёт о Путине и искусственно культивируемой любви к нему. Актуально интерпретируется семантика идеи прецедентного имени киногероя Фантомас в свете контекстной семантики существительных фантоми ас: фантом, ибо – виртуален, ас – блестяще умеет управлять общественным сознанием).
Способы трансформации заголовков, как чаще всего оказывается, определяются такими авторскими стратегиями (намерениями), которые, с одной стороны, призваны обеспечить узнавание читателем исходного прецедента и лежащего в его основе архетипа, а с другой – четко зафиксировать позицию языковой личности автора статьи в отношении к общественно-политической, культурной, этической, правовой сфере, событиям отечественной истории.
Государство, осознавая значимость словесной среды, функционирования языков и важность состояния речевой культуры общества, понимая ответственность за поддержание социальной стабильности в этой сфере, предпринимает различные меры регулятивного характера. Среди них – законодательное ограничение использования инвективной и обсценной лексики («Кодекс об административных правонарушениях»), учет в судебном разбирательстве данных юрислингвистической экспертизы в решении вопросов о защите чести и достоинства личности, а также арбитражных спорах и проч. Общенациональную значимость приобретают объявляемые властями филологически ориентированные памятные даты и события, например, Год русского языка, Год Пушкина, Год литературы. С 26 сентября 2001 г. официально отмечается Европейский день языков, в его мероприятиях участвуют тысячи людей из 45 стран, поддерживающих идеи развития языкового разнообразия и способности людей говорить на другом языке. В России, Белоруссии, на Украине существует день филолога – 25 мая, профессиональный праздник тех, кто посвятил себя филологической деятельности, отсылающий нас к памяти святых равноапостольных Кирилла и Мефодия, основателей славянской письменности. В Болгарии, на родине славянских первокнижников, 24 мая является Государственным праздником и выходным днем.
Вопросы функционирования языков регулируются Конституцией и специальным законодательством о языках, в т.ч. «Законами о языках» в национальных республиках Российской Федерации. Известно, что в этой сфере существуют и законодательные акты наднационального характера. В частности, 5 ноября 1992 г. в Страсбурге была принята Европейская хартия языков (с ее текстом можно ознакомиться в интернете), которая, правда, по политическим причинам не всеми странами была ратифицирована. Нет сомнений, что если бы не только в правоприменительной практике, но и прежде всего при составлении подобных нормативных документов в большей степени учитывалось мнение специалистов и филологической общественности, эффективность соответствующего законодательства (в частности, законов о языках) была бы намного выше. В этом случае удалось бы избежать таких остро негативных последствий в развитии потенциально взрывоопасных языковых ситуаций и конфликтов, которыми изобилует современный мир: вспомним югославский сценарий, борьбу за права баскского языка в Испании, юридическое положение русскоязычного населения в Прибалтике или сегодняшнее кровавое вооруженное противостояние на Украине.
Комплекс мер государственного характера, направленный на сознательное регулирование общественных функций взаимодействующих языков, в котором отчетливо доминирует филологическая составляющая, принято обозначать терминами «языковая политика» и «языковое строительство». Вот как определяет понятие языковой политики известный отечественный социолингвист Юнус Дешериевич Дешериев: это «выражение отношения общества в лице господствующего класса к решению языковых проблем в данном государстве» [Дешериев 1977: 254]. Как сознательное воздействие общества на языковую ситуацию, функционирование, развитие и взаимодействие языков, языковая политика может быть ориентирована либо на сохранение существующего статус-кво, либо на определенные изменения существующих языковых приоритетов социума, она может стремиться к достижению согласия различных социальных групп и этносов в этой сфере либо, наоборот, учитывать только интересы отдельных социальных слоев, доминирующих этнических коллективов. Понятно, что в этом смысле языковая политика напрямую зависит от национальной политики в стране и ее отражением является языковое законодательство. По мнению академика Виды Юозовны Михальченко, под языковым строительством следует понимать «совокупность государственных мер, направленных на позитивное изменение функционального статуса бытующих в нем языков: создание письменности, введение языков в систему образования, массовую коммуникацию и т. п.» [http://sociolinguistics.academic.ru/926/]. В рамках языкового строительства идет целенаправленная работа по совершенствованию структуры языка (языков), нормализации терминосистем; в ряде случаев с этой целью при исполнительных органах власти специально создаются терминологические комиссии, возглавляемые авторитетными филологами (например, Терминологическая комиссия при Президенте Республики Татарстан, Терминологическая комиссия при Правительстве Республики Тыва и под.). Под эгидой Президента РФ работает Совет по русскому языку, консультативный орган, осуществляющий рассмотрение вопросов и подготовку предложений, касающихся поддержки и развития государственного языка страны, а также расширения использования русского языка в межнациональном и международном общении, повышения культуры владения русским языком, выработки предложений по улучшению подготовки специалистов, деятельность которых связана с профессиональным использованием русского языка, подготовки рекомендаций по развитию фундаментальных и прикладных научных исследований в области русского языка, содействия созданию действенной системы популяризации знаний о русском языке через средства массовой информации и путем издательской деятельности в области русского языка.
Важными каналами влияния филологии на социальную жизнь являются обработка литературного языка (создание мастерами слова общезначимых и образцовых произведений словесной культуры), ортологическая и кодификационная деятельность, включающие сознательное нормирование литературного языка.
Языковая политика и языковое строительство особенно значимы в полиэтнических странах и регионах. Так, многоязычие (полилингвизм, мультилингвизм) понимается как использование нескольких языков, ограниченных пределами определенной территориальной или социальной общности, группы людей. Употребление в этом случае одного из известных индивидууму языков (регистров, идиом) обусловлено конкретными целями речевого общения, лингвокультурными и социолингвистическими факторами. В условиях многоязычия связи между языками представляют собой иерархию, взаимоотношения в которой определяются юридическим статусом, численностью говорящих на данной территории (в социальной группе) на каком-либо из языков как на родном, набором общественных функций и сфер применения каждого из языков, оценками говорящих степени престижности и авторитетности того или иного языка, языковой компетенцией говорящих. Важную роль в формировании многоязычия играют также история становления и сложившаяся на данной территории типология языковых контактов, а также степень генетической близости контактирующих языков. Многоязычие можно рассматривать и как проблему, проявляющую себя в условиях выбора того или иного языка коммуникации, этноязыковой идентификации человека и мотивации предпочтений, отдаваемых какому-либо языку в зависимости от целого ряда обстоятельств, детерминируемых языковой ситуациейи языковой политикой в данном социуме. В то же время к многоязычию можно относиться и как к важному культурному и коммуникативному ресурсу, позволяющему многоязычным людям более эффективно взаимодействовать, потенциально имея более широкие возможности в сфере межкультурной, межконфессиональной и межъязыковой коммуникации. В современном мире многоязычные нации преобладают над одноязычными, при этом наибольшее распространение многоязычие получило в многонациональных государствах, в том числе в России. Проиллюстрируем это на примере Республики Башкортостан.
В Башкортостане как одном из полиэтнических регионов России многоязычие сложилось на основе национально-русского (прежде всего башкирско-русского и татарско-русского) билингвизма. Именно контактное, массовое и преимущественно одностороннее тюркско-русское двуязычие стало питательной средой и своеобразной матрицей, определяющей современную многоязычную модель Башкортостана. Кроме того, основной характер многоязычия в республике задается взаимоотношением трех «лидирующих», или «больших» языков: русского языка как добровольно принятого средства межнационального общения, а с 1993 г. государственного языка Российской Федерации; башкирского языка как «титульного» и также государственного языка Республики Башкортостан; татарского языка как близкородственного башкирскому, объемного по числу носителей в РБ и как вспомогательного средства межнационального общения на территории Поволжско-Уральского языкового союза. По данным последней переписи населения, русским языком владеют 93,0% башкир, 96,4% татар и не менее 90% лиц других национальностей, постоянно проживающих в РБ, в общей сложности русским языком владеет 96,4% населения Башкортостана; башкирским языком владеют 109799 татар, 14765 русских, 9126 чувашей, 3548 марийцев, 2951 удмуртов и еще около 4000 лиц других национальностей; татарским языком владеют 449207 башкир, 27330 марийцев, 22345 чувашей, 21519 русских, 8623 удмурта и еще около 8000 лиц других национальностей. Т.о., лингвистическая ситуация в Башкортостане складывается как по меньшей мере трехъязычная. Важным фактором для поддержания данного языкового состояния Башкортостана являются республиканские СМИ (печатные и электронные), функционирующие преимущественно на трех названных языках. Существенное влияние на многоязычие оказывают еще десять языков этносов, компактно проживающих в Башкортостане: чувашский (98488 носителей), марийский (лугово-восточный – 95405 чел. и горномарийский – 3381 чел.), украинский (25719 чел.), удмуртский (21475 чел.), мордовский (мокша и эрзя – 19394 чел.), казахский (6943 чел.), белорусский(3999 чел.), латышский (975 чел.), эстонский (184 чел.), немецкий (64 900 чел. с учетом числа указавших на овладение им через общеобразовательную и профессионально-образовательную системы). В местах компактного проживания их носителей издается периодическая печать, имеются библиотечные фонды, осуществляется школьное обучение родным языкам; республиканское телерадиовещание также поочередно выходит в эфир с программами на данных языках. Население таких районов преимущественно обладает национально-русским типом билингвизма, однако в ряде случаев представители названных десяти этносов указывают также на владение башкирским и татарским языками. Многоязычная ситуация в Башкортостане опирается на особую роль, которую выполняет в ней русский язык. Доминирование русского языка объясняется его коммуникативной и демографической мощностью, не сопоставимой с соответствующими характеристиками ни одного из взаимодействующих с ним языков. Наиболее высокая степень language loyalty (эта социолингвистическая и социально-психологическая категория все активнее осваивается современными парадигмами этих наук), которую демонстрируют по отношению к русскому языку представители всех этно-языковых групп, базируется не только на максимальном объеме коммуникативных функций и, следовательно, наибольшей степени коммуникативной пригодности во всех сферах общественной жизни, но и по-прежнему привлекательностью, престижем и культурно-эстетической ценностью русского языка. Кроме того, для слабо институционализованной системы с сильными бюрократическими традициями, которую наследует современное Российское государство, немаловажен и тот факт, что русский язык остается единственным языком управления и официально-деловой сферы. «Неравновесность» и «однополюсность» многоязычия в Башкортостане (именно так его можно оценить в соответствии с современными категориями социологии языка) воспринимаются как вполне естественные, исторически сложившиеся и коммуникативно обусловленные черты языковой ситуации и не вызывают негативной эмоциональной реакции той части населения, для которой русский язык не является родным, материнским или первым языком, не провоцируют в этой среде сколько-нибудь серьезных националистических настроений. Во многом это объясняется и тем, что русский язык является для большей части нерусского населения республики так называемым вторым родным языком. Большинство жителей Башкортостана, независимо от их национально-языковой принадлежности, воспринимает русский как язык, посредством которого открываются возможности профессионального и карьерного роста, бизнес-перспектив, самореализации и продвижения на Всероссийском и международном уровне. Русский язык также оценивается в качестве ключа к более широким пространствам межкультурной коммуникации и языка-посредника, предоставляющего говорящему максимальные стартовые возможности для овладения другими типами многоязычия, существующими в мире. Конфигурация многоязычной ситуации в Башкортостане не является единой и монолитной, поскольку зависит от ряда социолингвистических переменных. Существующие варианты многоязычия определяются характером взаимодействующих языков, компактно представленных в том или ином районе, городе, населенном пункте, самим числом идиомов и количеством использующих эти идиомы носителей, степенью выраженности и соотношением у говорящих идей «изначальной» или «инструментальной» этничности и связанными с этим жизненными предпочтениями в отношении к языкам и их выбору, возможностями избрания данной идиомы дошкольниками и школьниками в качестве родного языка в учебном плане образовательного учреждения, наличием на данной территории культурно-просветительских центров, пропагандирующих изучение соответствующих языков и осуществляющих их преподавание через сеть кружков и воскресных школ (например, латышского центра в Архангельском районе, украинского и польского центров в Уфе и т.п.), сочетанием демографических факторов, степенью урбанизации населения, глубиной и укорененностью конфессиональных традиций и др. При этом для всех модификаций многоязычия, существующих в Башкортостане, инвариантным признаком следует считать именно фактор максимального уровня language loyaltyпо отношению к русскому языку; полагаем, что данный фактор оказывает всеобъемлющее и решающее воздействие на условия и состояние полилингвизма в республике.
Филология на службе общества призвана осуществлять следующие функции: 1) культурно-мировоззренческие, 2) закрепления, регулирования и воспроизводства общественных отношений как системы правил и норм поведения, фиксирующих, стандартизирующих поведение членов общества и делающих это поведение предсказуемым, 3) интеграции стремлений, действий и отношений в рамках процессов сплочения, взаимозависимости и взаимоответственности членов различных социальных групп, 4) трансляции социального опыта приходящим в социальный институт новым поколениям и людям, предусматривающей механизмы, позволяющие им социализироваться к общественным ценностям, нормам и ролям. Иначе говоря, филология обладает функциями социальной силы, связанной с тем, что ее знания и методы ныне всё шире используются при решении самых различных проблем, возникающих в ходе общественного развития. Филология является также одной из практических служб, в которых нуждается современный социум. А.А. Волков справедливо полагает, что если речь является «инструментом общественной организации», то филологическое знание становится «основой компетентного управления обществом» [Волков 2006: 7].
