Тематическая узость, ограниченность — одна из отличительных черт поэзии Сологуба. Блок писал В. Брюсову 25 апреля 1906 года: «Мне нравятся некоторые стихи Сологуба, хотя и не новые для него. Но ведь он принадлежит к нестареющим в повторениях самого себя». Повторяются не только главные, основные темы, но и второстепенные, а также отдельные слова, словосочетания, эпитеты, образы. Среди материалов Сологуба есть запись: «Метод — бесконечное варьирование тем и мотивов».
Интенсивный характер сологубовского творчества, ограниченность тем создают впечатление особой цельности, усиливающееся устойчивыми образами-символами, которые проходят через поэзию Сологуба, перестраивают текст стихотворений в определенном ключе («смысловая инструментовка»40) и определяют их восприятие в контексте лирики Сологуба в целом. Источником этих образов являются прежде всего создаваемые Сологубом поэтические мифы, в сюжете которых он пытается дать осмысление миропорядка, жизни и судьбы человека.
Один из таких мифов Сологуба — миф о далекой земле Ойле. У молодого Сологуба тема «иной земли» появляется обычно как реакция героя-бедняка на окружающую его убогую действительность. «Голубая страна», «светлый край» — его мечта, их «приблизит только чудо иль вещий сон».
В цикле «Звезда Маир» (1898) создается миф о далекой и прекрасной земле Ойле, куда человек попадает после смерти. Там «вечный мир блаженства и покоя, Вечный мир свершившейся мечты». «Ойле» — это «блаженный край вечной красоты», только в стихотворении «Блаженный лик Маира...» просвечивают черты социальной утопии. Исходная социально-психологическая ситуация в цикле оказывается вытесненной мифом, она остается за текстом. Любопытно, что почти одновременно с этим циклом пишутся полные безвыходного отчаяния стихотворения «Дни за днями...», «Вереницы мечтаний порочных...».
Как уход от невыносимости земного существования возникает у Сологуба и тема смерти — «После жизни недужной и тщетной...», «О владычица Смерть, я роптал на тебя...» и другие. Встает извечный гамлетовский вопрос: «быть или не быть», и тема смерти-выхода оборачивается невероятным страхом смерти, ужасом индивидуальной гибели. «Страх» — первоначальное название стихотворения «Полуночною порою...». Этот же страх, страх перед «ничто», тревога физически ощутимо передается в стихотворении «Не стоит ли кто за углом...».
Психологическое раскрытие темы подготавливает ее философскую трактовку — страх смерти преодолевается презрением к жизни, появляется культ смерти («О смерть! Я твой...»), проповедь смерти («Пойми, что гибель неизбежна...»), за которыми все же стоит подлинное отчаяние. Опираясь на Шопенгауэра, Сологуб создает миф о смерти — избавительнице и утешительнице, смерти — невесте, подруге, неведомой деве.
Центральный миф поэзии Сологуба, миф о солнце — драконе, змие, источнике и создателе жизни на земле — поэтическое выражение шопенгауэровской концепции о мире как злой воле. Но, претендующий на широкий охват — охват всего мироздания, — миф этот часто оставался искусственной конструкцией, аллегория и безжизненная риторика подменяли подлинность переживания.
Однако в начале 900-х годов, в годы подъема освободительного движения в стране, миф о змие, драконе у Сологуба приобретает богоборческий характер и наполняется личным эмоциональным содержанием. Всемогущий бог, творец этого злого мира, и есть злое начало — «Змий, царящий над вселенной». Богоборчество — преобладающая тема в стихах Сологуба начала 90-х годов — впитывает в себя весь пафос неприятия действительности, всю силу протеста против нее.
Где он, благой бог, создавший такую жизнь? «Молчание — ответ взывающим...».
Если все предопределено высшей волею — «всему начертаны пути», то моленья безнадежны («Объята мглою вечных теней...»), а попытки что-то изменить бессмысленны («Не я воздвиг ограду, не мне ее разбить...»).
Он восстает во имя иллюзорной «абсолютной свободы личности». Так в его поэзии возникает идея солипсизма. Восставая против бога и отвергая его, Сологуб остается в сфере религиозного сознания, он ставит личность «в центре мирового процесса», богом становится человек — «Я».