О составе сборника «Кипарисовый ларец»
анненский лирика сборник стихотворение
Жажда сострадания и жажда любви родственны, их нельзя отторгнуть друг от друга, так как здесь идет речь о разнонаправленности - от себя и к себе.
Эта тема с необычайной силой, на торжественно-печальном фоне мысли об уходе, прозвучала во второй, решающей книге поэта «Кипарисовый ларец» (1910 г.), вышедшей уже после смерти его, и в стихах, которые не уместились в этой книге.
У сборника «Кипарисовый ларец» в какой-то мере типичное для поэтов Серебряного века, любивших оригинальные и необычные заглавия, название. Это настоящий ларец из кипарисового дерева, в котором Анненский хранил свои тетради со стихами. Но не может не звучать и символическое значение: в русской традиции кипарис понимался как дерево скорби, а согласно античной легенде в этом дереве была заключена душа юноши Кипариса, любимца Аполлона. Возможно, в названии скрыта ещё одна тайна поэта - он хотел вызвать ассоциацию со смыслом книги своего любимого французского поэта Шарля Кро «Сандаловый ларец».
Композиционно «Кипарисовый ларец» состоит из трёх разделов: «Трилистники» - по три стихотворения в каждом (три листка), «Складни» - по несколько стихотворений и «Размётанные листы». Каждый из циклов связан внутри темой или мотивом, а все вместе циклы отражают единое миросозерцание автора.
Каждый трилистник имеет название, служащее как бы ключом к содержанию стихов цикла («Трилистник обречённости», трилистник лунный, призрачный, трилистник толпы, одиночества и так далее). Заглавие является важнейшим элементом поэтики Анненского: оно, как правило, многозначно и имеет завуалированный смысл.
М.Волошин вспоминал о том, как Анненский читал свои стихи: “Иннокентий Фёдорович достал большие листы бумаги, на которых были написаны стихи. Затем он торжественно, очень чопорно поднялся с места (стихи он всегда читал стоя)... Окончив стихотворение, Иннокентий Фёдорович всякий раз выпускал листы из рук на воздух (не ронял, а именно выпускал), и они падали на пол у его ног...” (Памятники культуры. Л., 1983. С. 70).
“Эти выпускаемые из рук листы - то ли «размётанные листы», то ли «опавшие листы», - плавно покачиваясь, опускались в русскую поэзию, становясь её плотью и кровью. Без «Кипарисового ларца» она уже давно не мыслима, как немыслима и вся русская культура без царскосельского эллиниста, полиглота, барина, декадента, директора гимназии, поэта мучительной совести” - так закончил вступительную статью к «Кипарисовому ларцу» Н.Богомолов (с. 50).
В литературоведении много говорилось о своеобразии построения сборника, состоящего из трилистника и складней. Кое-кто считает построение сборника “затейливым”, “искусственным”, “условно составленным”, так как иногда очень трудно уловить связи между стихами внутри “трилистников” и “складней”, хотя эта связь просматривается через темы, мотивы, как в «Трилистнике тоски» - через ассоциации, как в «Трилистнике огненном» - через связь символическую, например, «Смычок и струны», «Старая шарманка», в которых вещи замещают человека и наделяются человеческими свойствами, но в “некоторых трилистниках принцип сочетания невозможно установить без натяжек” (Гинзбург Л. С. 329).
Но все стихи трилистников и складней объединяет одна тема - жизнь человека, жизнь его духа на фоне природы и города, причём “природная” сущность человека для поэта одинаково значима с его “городской, урбанистической”, поскольку он живёт не только в природном мире, но и в окружении вещей, рождённых цивилизацией, и в соприкосновении с тем и с другим связана его жизнь и внешняя - материальная, и духовная. Счастливыми для него оба эти мира не оказываются.
Если городская жизнь и всё, что к ней относится, для большинства русских поэтов XIX века - Фета, например, - была уже “дурной, низкой жизнью”, остающейся за гранью поэтического, то для Анненского современный человек - это городской человек. Город - это конкретные условия его существования, это вещи, которые его окружают и с которыми соприкасается его душа, - это и будильник, и шарманка, и вагон железной дороги… Природа как бы отодвинута от человека и входит в поэзию Анненского в виде загородного дома, дачи. Зато в жизнь человека включается паровик, станция, вагон, кондуктор («Мы на полустанке», «Тоска вокзала»).
О любви к женщине поэт фактически не писал12 - он не захотел выделить из своей любви к миру, из слиянности с ним это чувство. Он все воспринимал и отражал в потоке, в неделимости бытия. Сострадание рождает любовь и озарение совестью. Суд ее и сладостен и страшен:
Какой кошмар! Все та же повесть...
И кто, злодей, ее снизал?
Опять там не пускали совесть
На зеркала вощеных зал.
(«Бессонные ночи»)
Так токи нравственной боли, обращенной в себя, ищут выхода в мир, воплощения в сострадательность и осуждение. Гнев - тоже один из путей к истине, к осознанию души жизни. И все чаще и чаще стихи его озвучиваются трубными звуками непримиримого гнева:
Опять тал каверзный вопросик
Спускали с плеч, не вороша.
И все там было - злобность мосек
И пустодушье чинуша.
К концу жизни поэзия Иннокентия Анненского все больше и больше вторгается в социальные пласты жизни - эго путь неусыпной совести, путь отклика на человеческую боль. Так и жил он, так и писал - с сердцем, направленным на жизнь, на сочувствие миру людей, потому что он никогда не отъединял своего «я» от людского. В этом отношении очень характерно стихотворение «Старые эстонки», так гражданственно прозвучавшее в свое время:
Добродетель... твою добродетель
Мы ослепли вязавши, а вяжем...
Погоди - вот накопится петель,
Так словечко придумаем, скажем...
Есть в них, этих старых эстонках, чьи сыновья расстреляны, что-то от древнегреческих вязательниц судеб, чье имя - парки. В этих стихах звучит явное социальное предупреждение. Здесь мы имеем дело с социальным выражением темы совести. И опять, как всегда у поэта, она разнонаправленная - и в себя, и на людей.
Все это говорило о том, что путь Блока от себя к народу, от души - к России был предназначен и Иннокентию Анненскому, силы лирической центростремительности обретали все больше и больше направленность центробежных неукротимых сил, обращенных одновременно и к истории, и к современности. Создавался поэт огромного, классического гения...
Обозначим основные мотивы лирики И.Ф. Анненского.
Мотив двоемирия («Свечку внесли», «Мучительный сонет»).
Мотив тоски и одиночества человека, живущего в неблагополучном мире. Противопоставление мира реального миру идеальной красоты («Тоска мимолётности», «Тоска припоминания», «Тоска маятника», «Бесследно канул день», «Мучительный сонет»).
Мотив сочувствия и жалости к несчастным («В дороге», «Картинка»).
Мотив совести, ответственности каждого за всё, что совершается при нём («К портрету Достоевского», «Старые эстонки»).
Мотив неприятия буржуазного мира с его жестокостью, “рыночностью”, уподоблением человека вещи («Кулачишка», «То было на Валлен-Коски»).
Мотив возвышенной любви и невозможности её в этом мире («Среди миров», «Сиреневая мгла», «Смычок и струны»).
Мотив мучительности творчества («Поэзия», «Поэту», «Старая шарманка»).
Мотив природы, отторгнутой от жизни городского человека и страдающей от него («За оградой», «Желание жить», «Ноябрь», «Ветер»).
