Вересаев является одним из крупнейших представителей литературы критического реализма, начавших литературный путь в конце XIX века. Центральная тема вересаевского творчества — раскрытие идейных исканий русской демократической интеллигенции в канун революции 1905 года и в годы реакции.
Произведения Вересаева, в которых показаны тяжкая эксплуатация народа и распад нравственных устоев деревенского жителя, приобщавшегося к жизни рабочего, привлекли к себе внимание редакторов народнических журналов. «Русское богатство» охотно предоставило свои страницы молодому писателю, считая его своим единомышленником. Здесь появилось первое крупное произведение Вересаева «Без дороги» (1895), рисующее демократическую интеллигенцию начала 90-х годов.
Герой повести «Без дороги» переживает тяжелый идейный кризис: народнические иллюзии были разбиты, пути же к марксизму он и его сверстники еще не нашли. В автобиографии Вересаев дал следующую характеристику 80-х годов: «Активное народничество в это время шло...
496
на убыль. Начинало распространяться толстовство, культ Платона Каратаева; усердно читались „Основы народничества“ Юзова, статьи о русских сектантах. Во мне лично такое народничество симпатий не возбуждало; веры в народ не было. Было только сознание огромной вины перед ним и стыд за свое привиллегированное положение. Но путей не виделось. Борьба представлялась величественной, привлекательной, но трагически-бесплодной борьбой гаршинского безумца против „красного цветка“».1 Такое же настроение характерно и для доктора Чеканова, от лица которого ведется рассказ в повести «Без дороги».
Чеканов отлично понимает, что народничество уже изжило себя, что оно не обладает той силой идейной убежденности, которая была свойственна людям 60-х годов. Либеральное народничество с его проповедью «малых дел», искусно прикрывающейся высокими словами «долг народу», «идея», «дело», вызывает у Чеканова отвращение: «...эти слова режут ухо, как визг стекла под острым шилом» (I, 148). Чеканов не видит ничего яркого ни в окружающей его среде, ни в литературе, ни в либеральной болтовне современных общественных деятелей. «В литературе медленно, но непрерывно шло общее заворачивание фронта, и шло вовсе не во имя каких-либо новых начал, — о, нет! Дело было очень ясно: это было лишь ренегатство, — ренегатство общее, массовое и, что всего ужаснее, бессознательное», — записывает он в своем дневнике (I, 127).
Чеканов потерял веру в себя, веру в народ, в возможность коренной переделки жизни, социальное неустройство которой было для него столь очевидно. Он продолжает следить и за литературой об общине, и за литературой о развитии капитализма, но делает это с совершенно холодной душой. Чеканов не чувствует себя способным бороться, хотя и не может отказаться от размышлений на социальные темы. Его не может удовлетворить мещанское самодовольство переродившихся народников, примирение с действительностью для него невозможно, путей же новой борьбы он не знает, да и не ищет их. Доктор Чеканов — типичный представитель поколения, оставшегося «без дороги». Опустошен и сломан он не революционными битвами, а безверием, и ему нечего сказать представительнице молодого поколения, Наташе Чекановой, жадно ищущей применения своих сил. «Ты хочешь идеи, которая бы наполнила всю жизнь, которая бы захватила целиком и упорно вела к определению цели, — говорит доктор своей двоюродной сестре, — ты хочешь, чтоб я вручил тебе знамя и сказал: „вот тебе знамя, — борись и умирай за него“... Я больше тебя читал, больше видел жизнь, но со мной то же, что с тобой: я не знаю! — в этом вся мука» (I, 170).
Единственное сильное чувство, владеющее Чекановым, — это ощущение стыда за свое привилегированное положение в обществе. Он способен беззаветно отдаться работе по оказанию медицинской помощи народу, но вызвана эта работа лишь желанием принести себя в жертву и тем самым оправдать свое существование. При первых же известиях о холерной эпидемии Чеканов покидает уютное гнездо родственников ради работы в захолустном городке Слесарске.
Вторая часть его записок — скупой рассказ врача о борьбе с эпидемией и народным невежеством. И если в первой части дневника Чеканова давался глубокий самоанализ переживаний героя, свидетельствующих об идейном бездорожье и крахе народнической идеологии, то вторая с такой
497
же беспощадностью рисовала страшную картину народного бедствия и полное равнодушие к нему высших слоев общества. «Народ питается глиною и соломою, сотнями мрет от цынги и голодного тифа. Общество, живущее трудом этого народа..., отделывалось пустяками, чтоб только усыпить свою совесть: танцовало в пользу умирающих, объедалось в пользу голодных, жертвовало какие-нибудь полпроцента с жалованья» (I, 161).
Вересаев показывает в своей повести, как тяжки условия жизни рабочего люда и как в силу этих мрачных условий все еще забит и некультурен народ. Самоотверженная деятельность Чеканова вызывает симпатию к нему жителей заречной слободы, но они все еще не верят в помощь науки и воспринимают носителей ее как чуждых себе людей, как защитников интересов собственников. Работа, близко столкнувшая доктора с его пациентами, показала ему, как много хороших людей и как много еще неизрасходованных душевных сил таится в русском народе. Чеканов начинает понимать необходимость упорной борьбы за освобождение народа, однако выражает это еще в слишком общей, абстрактной форме.
Конец повести оптимистичен, несмотря на трагичность судьбы героя. Пьяная толпа мастеровых избивает «холерного доктора». Но умирающий Чеканов знает теперь, что «не нужно отчаиваться, нужно много и упорно работать, нужно искать дорогу, потому что работы страшно много... И теперь мне не стыдно говорить эти „высокие“ слова» (I, 208).
Повесть «Без дороги» мастерски воспроизводила кризис народнического мировоззрения и была использована в 90-е годы революционной молодежью в борьбе с народничеством. Это был первый крупный успех Вересаева-художника. Критика, подвергая произведение широкому обсуждению, громко заговорила о появлении нового, талантливого писателя-реалиста.
Нравственное возрождение в конце повести ее героя, который принес себя «в жертву» народу, вызвало положительную оценку произведения и в народническом лагере. Нельзя согласиться с утверждением некоторых критиков, что народники, печатая эту повесть в своем журнале «Русское богатство», не поняли ее идейной направленности и полемичности. Первая редакция повести «Без дороги», в сравнении с ее последующими переработками, была значительно мягче в критике народничества, а призыв героя к работе и поискам дороги еще не давал возможности говорить о том, что Чеканов понял, куда ведет эта новая дорога и кто пойдет по ней. Для этого героя счастье все еще было не в призыве к активной борьбе с социальным злом, а в жертвенности.
В повести «Без дороги» Вересаев как бы подвел итог собственным идейным исканиям. Новый этап русского освободительного движения убедил его в правоте марксистского учения. «Летом 1896 года, — писал Вересаев в автобиографии, — вспыхнула знаменитая июньская стачка ткачей, поразившая всех своею многочисленностью, выдержанностью и организованностью. Многих, кого не убеждала теория, убедила она, — меня в том числе. Почуялась огромная, прочная новая сила, уверенно выступающая на арену русской истории. Я примкнул к литературному кружку марксистов».1 С этих пор Вересаев становится деятельным сотрудником журналов легального марксизма («Начало», «Новое слово», «Жизнь»).
Перерабатывая текст повести «Без дороги» для своего сборника «Очерки и рассказы» (1898), писатель значительно усилил в нем критику
498
народничества, а в качестве эпилога к повести опубликовал рассказ «Поветрие». Появление вересаевского сборника вызвало негодование народнической критики и предопределило ее дальнейшее резкое отношение к творчеству писателя. Эти ожесточенные нападки были понятны.
