Ярче всего талант Толстого проявился в тончайшем мастерстве изображения детского сознания. Показано чудо пробуждения души (не зря произведение начинается с пробуждения героя). Не так давно этого ребёнка не было вообще, и вот перед нами полноценный маленький человек со своими горем и радостью. Детский мир наделен особым статусом в руссоистской философии Толстого – это тот самый первозданный, нетронутый мир, который содержит подлинные ценности, укорененные в самой природе. Это мир предельной наивности – без пренебрежения к такому восприятию реальности (к этому времени выработалась целая философия наивного как первозданно-идеального у Шиллера и у сентименталистов): вспомним уже приведённый пример с «позором» после мазурки. Или еще одна иллюстрация: дети после обеда идут всей компанией в парк «шаркать ногами» по опавшим листьям – для них это отдельное специальное дело. Точка зрения ребёнка в «Детстве» корректируется повествователем-взрослым (как будто это сам повзрослевший Иртеньев нам рассказывает историю своего детства). Но восприятие взрослого не становится доминирующим. Детство самоценно, оно впервые показано таким именно у Толстого. Учителя Толстого, Диккенс и даже Руссо, показывая ребёнка, всё-таки подчиняли его телеологии роста: детство было служебным, переходным моментом, значимым только в той мере, что определяет, каким будет взрослый. У Толстого эта подчинённость итогу совершенно исчезает (вспомним, что он будет бороться с такой логикой восприятия и в рамках философии истории в «Войне и мире»). Повествователь-взрослый разъясняет с нужной степенью отчётливости многие вещи, неизвестные либо непонятные ребёнку. Но важнее не такое информативное восполнение – он ещё и активно самоопределяется нравственно. Особенно это заметно в отношении первого греха, когда он вместе с другими мальчиками унизил бедного Илиньку Грапа, но основным тоном повести является принятие того ценного, святого и чистого, что было в детстве. 2 Детство – это бытие человека в родном окружении. Вокруг героя только близкие, любящие его люди: мать, няня, брат Володя, Карл Иванович и т.д. В этом случае герой заведомо аксиологически обеспечен, несомненно является ценностью, любим и нужен миру вокруг него. Смена периодов человеческой жизни не описывается в категориях поступательного развития, «прогресса». Наоборот, в рамках руссоизма движение вперед, победа цивилизации над природой (в том числе в индивидуальной истории) – это деградация. И взросление Николеньки Иртеньева проходит под знаком утрат и расставаний. Вне этой перспективы – только история формирования художника: от стихов, которые он пишет в детстве, через интерес к книгам, вплоть до сближения с кружком Зухина в «Юности». Отрочество знаменуется потерей близкого мира, выходом в большую реальность, в мир чужих людей. Именно так это обозначено повествователем: «Мне в первый раз пришла в голову ясная мысль о том, что не мы одни, то есть наше семейство, живем на свете, что не все интересы вертятся около нас, а что существует другая жизнь людей, ничего не имеющих общего с нами, не заботящихся о нас и даже не имеющих понятия о нашем существовании. Без сомнения, я и прежде знал все это; но знал не так, как я это узнал теперь, не сознавал, не чувствовал».
Этот выход в большую реальность сопровождается полным разрушением маленького родного мира. Умирают мать и няня героя, на смену домашнему Карлу Ивановичу приходит отчуждённый гувернёр, у отца возникает новая семья, и он отдаляется от детей. В мире чужих бесповоротно потеряна наивная изначальная ценностная обеспеченность во взгляде любящих близких людей. Возникает необходимость напряжённой рефлексии, поиска аксиологической обоснованности собственной жизни. Точнее, на этом этапе идёт речь о болезненном ощущении того, что маленький герой никому не нужен и никем не любим (даже бывшие близкие оказываются включены в систему мира чужих, которым нет дела до героя, вспомним историю отношений с отцом в рамках этого периода). Юность – диалектическое обретение себя после тёмной полосы отрочества. Герой находит себя в большом мире чужих людей. Самым главным событием становится дружба с Нехлюдовым, который стал ближе, чем собственный брат, – очень характерное перемещение душевных связей из мира домашнего в мир большой.
Николай Иртеньев – персонаж из числа так называемых автобиографических героев Толстого или, по уточнению Л.Я. Гинзбург, «автопсихологических», поскольку речь не идёт о документальном совпадении всех обстоятельств жизни: есть некоторое душевное родство между героем и автором, есть сходство в общем направлении нравственного поиска. При помощи таких героев писатель пытается художественно ответить на вопросы, важные для его собственного жизненного кругозора. Николай Иртеньев – первый в ряду таких героев Толстого, потом будут Безухов, Левин, Нехлюдов (теперь уже как герой «Воскресения»). Но если последующие «толстовские» герои устремлены в будущее, в них реализован пафос изменения жизни, отрыва от прошлого (пересмотреть свою жизнь, чтобы найти в ней всё ложное, недолжное, что нужно сбросить, изменяя себя), то в трилогии «Детство. Отрочество. Юность» присутствует устремлённость в прошлое: понять всё прожитое, чтобы найти в нём лучшее, на что можно опереться, что нужно сохранить на протяжении всего долгого и непростого жизненного пути.
