Крестьянская реформа 1861 г. требовала больших жертв от помещиков, но при этом не удовлетворяла полностью желаний крестьян. Обществу предстояло решить, что делать с той относительной свободой, которой оно теперь пользовалось. Ни ожидание предстоящего освобождения крестьян, ни издание манифеста об освобождении не принесли с собой ни успокоения, ни оптимистических настроений в обществе. Это разочарование имело гораздо более глубокие корни, чем нарушение чьих-либо интересов.
Напряженность была вызвана в первую очередь всеобщей духовной атмосферой, которая являлась прямым следствием распространения революционного образа мышления. В кругах интеллигенции возобладало движение с ярко выраженным рационализмом, сторонники которого не боялись довести свою теорию до самых крайних и радикальных последствий. Тогдашнее поколение интеллигенции было обуреваемо неограниченной верой в прогресс и полностью убеждено, что Россия — это белый лист, на котором легко можно записать все то, что диктует наука. Реальное мышление и автономная личность — вот гвоздь их философской программы.
Политическое мышление этих кругов соединяло веру в рациональное устройство мира с верой в духовный потенциал русского народа в том смысле, как понимали его славянофилы. В основе этой веры лежало представление, что крестьянин — простой, т.е. неиспорченный, чистый человек, что он — носитель особых нравственных и духовных ценностей. Недостаточно обеспечить его материальное существование, надо сохранить и его духовную сущность.
Вначале сторонникам радикализма казалось второстепенным, каким образом Россия пойдет по пути реформ и освобождения: по воле самодержца или народной революции. В этом смысле показательно отношение к реформе А.И. Герцена, который на страницах выходившего в Лондоне журнала «Колокол» с 1857 г. прямо обращался к царю и ожидал, что тот осуществит освобождение так, как этого желал сам Герцен. Так же планы реформы приветствовались журналом «Современник» и Н.Г. Чернышевским. Но поскольку доверие к власти не имело под собой политических оснований, путь мирных реформ, исходящих от правительства, начали отвергать. В 1858—1859 гг. наметилось ставшее впоследствии непримиримым расхождение между властью и общественным мнением. Русская интеллигенция, лишенная политического опыта, склонилась к представлению о том, что освобождения можно достичь лишь насильственным разрушением существующего. В то же время ее революционный пафос послужил поводом к тому, что власть со своей стороны фактически отстранила ее от политической деятельности вообще и от подготовки и проведения в жизнь реформ в частности.
Образ мышления, выработавшийся при крепостном праве, продолжал существовать и проявлялся во всем. Заслуга западников состояла в том, что они уже тогда увидели, что для развития России в либеральном направлении главным препятствием было не только крепостное право, а остатки того умственного склада, который возник благодаря крепостничеству. Этот умственный склад, будучи последствием рабства, устранял всякую способность к самостоятельной жизни, склоняло слепому послушанию и подчинению, твердой дисциплине, столь характерной для всей эпохи крепостничества. Он-то и порождал стремление к восстанию, замене прежней власти на новую, более жесткую власть революционной диктатуры.
