Свойственное человеку стремление к социальной интеграции [1, с.321] требует определенного механизма согласованности в виде определенных культурных установлений, разделяемых представителями всех структурных сегментов общества. Именно единая культура в результате и определяет границы социальной общности, одновременно формируя у ее индивидов представления о единстве на основании общих культурных признаков. Подобные интегративные механизмы свойственны всем известным типам этнокультурных образований: племени, этносу и нации.
На уровне обыденных представлений и в научной литературе смешение этих понятий — этнос и нация — вплоть до их полного отождествления, стало обыкновением. Большинство людей связывают национальную принадлежность с «кровью», т. е., сами того не ведая, подходят к себе подобным как к животным, путают, отождествляют две исторические реальности — этнос и нация. На смену одному способу сплочения людей (этносу) в ходе истории пришел другой (нация), но этот процесс шёл долго и мучительно и у многих народов еще не завершился. Таким образом, путаница в умах людей отражает противоречия самой жизни, а различные трактовки этих явлений часто используются как инструмент «исключения чужих» и «сплочения своих», как регулятор проблем ожидаемой справедливости.
Различие между этими двумя общностями заключается в следующем.
Во-первых, этнос — это бытие естественной, природной, вневременной общности, а нация — бытие социальной, производственно-исторической общности
Я думаю,что Л. Н. Гумилев был совершенно прав, рассматривая этнос как «естественную общность» [2, с.87]. Этническое единство основывается не на искусственно сконструированных региональных юридических нормах, а на стихийно сложившихся обычаях и присущих данной общине бессознательных представлениях — архетипах. Эти этнические «коллективные представления о добре, зле, о том, чего надо стыдиться, чем гордиться и т. д». — составляют основу оригинальной этнической нравственности, которая и регулирует внутриэтнические отношения. И право здесь не при чем — этнос может легко обойтись без суда, полиции и писаных норм. При этом у каждого этноса свои нравы, т. е. свои особые коллективные представления о тех трансцендентных ценностях (Боге или «суперэго»), ради которых можно и должно поступаться собственным эгоизмом — вплоть до самопожертвования.
Поскольку нация — бытие социальной, производственно-исторической общности, то через призму нации можно рассмотреть и более раннее развитие этносоциальных общностей. Так структура традиционного средневекового общества обусловила положение каждого его члена не по национальности, а по принадлежности к одной или другой религии, сословию. Даже речевые различия не играли особой роли, так как взаимному пониманию крестьянина и ремесленника достаточно было обычного набора слов, что обусловило легкое смешение и сожительство разных этносов. В этой ситуации национальное различительное представление «свой — чужой» представляло собой вопрос лояльности одной какой-либо социальной группе, а не проблему национального тождества. Например, до середины ХVII века половина жителей Англии не говорила на английском языке, но они были «свои», потому что в тогдашней социальной структуре они занимали свою четко определенную нишу и выражали лояльность принятым нормам, церкви, монарху. В данном случае определяющим фактором было происхождение, вассалитет и верование; поэтому «верхушку» феодального государства часто составляли иноземцы — обычным явлением во многих европейских монархиях было то, что королем назначали иноземца. Такой выбор был рационально мотивирован: иностранец на престоле из-за своей изоляции от местных связей и интриг был менее опасен, чем возвышение какой-либо аристократической группы. Именно по этой причине на выгодных и влиятельных государственных постах мы видим не представителей местной аристократии, а иноземцев, не имеющих местных «корней», а в военных структурах — наемных вождей.
В отличие от понятия «этнос» нация является категорией исторической, обозначающей определенные эпохи в эволюции общества. Еще в 19 веке нациями считали себя все народы Европы, и только постепенно «нация» как понятие получила другое, не этническое, а социальное значение; поэтому чувство принадлежности к какой-то нации, т. е. осознание себя как представителя какого-то народа, является очень абстрактным и связывается не столько с субъективным мнением человека, сколько с чертами экономической, социальной и культурной жизни.
Национальный фактор появляется лишь в эпоху индустриализации и промышленной революции, которая радикально ломает традиционную структуру феодального общества. Нация — довольно сознательное состояние социально-исторического развития общности, зависящее от общего уровня и масштабов развития человеческой цивилизации и отдельных регионов. Особо подчеркнем, что нация — это историческая общность, которая формируется не столько сама, сколько создается инициативой и усилиями активных, динамичных социальных слоев и групп и является результатом их убеждений, интересов и стремлений. Другими словами, общность становится нацией, если все ее члены добровольно и определенно связывают себя общими экономическими, социальными и культурными правами и обязанностями по отношению друг к другу. Отметим, что национальность есть явление интеллектуального порядка, поэтому интеллигенция полнее других слоев общества выражает национальную идентичность народа.
Таким образом, возникновение наций обусловлено довольно высоким индустриальным и культурным уровнем развития общества, просвещения народа, развитием средств массовой информации и коммуникации, подготовкой квалифицированных кадров, темпами формирования национальной элиты. Только при таких обстоятельствах вызревание этнической общности в нацию становится необходимым условием дальнейшего прогресса общества.
Во-вторых, этнос — это понятие культурное и органическое, в то время как нация — понятие политическое и механическое (выражает собой политическое единство общества, которое, при этом, связано с государством). Каждый человек, принадлежащий к нации, должен быть гражданином государства, а каждая нация видит свое полнокровное существование и гарантии развития в национальном государстве. В процессе формирования национального государства складывались не столько новые, сколько дополнительные, расширенные основания консолидации, адекватные все более усложняющимся социальным связям и обусловливавшие сознание и эмоциональное переживание социально-политического и культурного единства всех его граждан, независимо от их этнической, сословной и др. принадлежности. Национальная идентичность (конечно, если не сводить понятие нации только к государственной основе, а иметь в виду и ее полиэтническую сущность), призванная, по мнению Э.Хобсбаума, во многом решить «острую проблему лояльности гражданина по отношению к государству и существующему строю и его идентификации с ними» [2, с.131], сохраняет в своей структуре и «парадигму родства», и этнокультурные основания социальной консолидации, преломляя их, однако, через призму унифицированной гражданской идентичности.
В-третьих, поскольку нация по природе своей полиэтнична, она немыслима без сочетании элементов соборности и принудительной социальности. Или, если применять терминологию Макса Вебера, — без сочетания «горизонтальных» и «вертикальных» связей. Горизонтальных — то есть этнических, субэтнических и общинных, конфессиональных, корпоративных. Вертикальных — то есть общих для всех принудительных государственно-правовых норм и прямых административных распоряжений власти. Только органичное сочетание горизонтальных и вертикальных связей может обеспечить объемность и полноту жизни национального организма. Одностороннее доминирование «соборности» (горизонтальных связей) провоцирует сепаратизм; стремление все отношения подчинить, государственной «вертикали» ведет к плоской тоталитарной структуре. Для каждой нации есть свое оптимальное сочетание горизонтальных и вертикальных связей; ориентация на заемные схемы не поможет.
Перед локальным этносом таких задач история не ставит, но это не исключает попыток создания абсурдных моноэтнических государств по принципу: «чем я хуже всех других — великих и высокоразвитых, я — тоже сам себе нация!» Сегодня, в эпоху общероссийского национального кризиса, такие попытки мы видим и каждом углу общего нищего дома. Но разрушительны, болезненны они не только дли общероссийского единства. Это кровавый и, что еще хуже, тупиковый путь для самих этносов.
