Хорошо известно, что проблемы возникновения и развития психики в филогенезе
занимали прочное место среди научных интересов А.Н. Леонтьева. В отличие от
ряда современных психологов, Леонтьев хорошо представлял себе — как, кстати, и
И.М. Сеченов (1952), на идеи которого он постоянно опирался, — что познание
психики человека не может быть успешным, если материал, полученный зоопсихологами,
игнорируется, а психологический анализ деятельности начинается прямо с
деятельности человека. Не изменил Алексей Николаевич себе и в последней работе
«Образ мира» (1979), где выдвигал и защищал общее положение о том, что проблема
восприятия должна ставиться и разрабатываться как проблема психологии образа
мира, ни на миг не выпуская из поля зрения филогенетический аспект. Он писал,
что жизнь и животных, и человека осуществляется в предметном мире, и приспособление
к нему происходит как приспособление к связям наполняющих этот мир
вещей, к их движению, изменению во времени. Это и есть то, что обусловливает
существование характеристик образа мира, общих для животных и человека.
Что, разумеется, не снимает — и Леонтьев также говорил об этом —
существования и таких характеристик, которые свойственны только образу
мира человека.
Из всего богатства идей, намеченных к разработке А.Н. Леонтьевым в психологии
образа мира, самыми ценными для нас стали следующие. Первая — сама постановка
проблемы: как в процессе своей деятельности и в зависимости от ее содержания
животные строят образ мира — мира, в котором они живут, а также частично
переделывают и создают? Как происходит функционирование образа мира, опосредующего
их деятельность? Вторая — идея о необходимости разрабатывать понятие
«образ мира», исходя из экологии животных.
Почему мы выделили как основополагающие именно эти две идеи? Дело в том,
что в зоопсихологии и раньше и теперь преобладает тенденция к изучению отдельных
психических функций и способностей. Десятилетиями накапливался материал о
способностях разных видов животных к ориентации в пространстве, к различению
свойств предметов, к выработке различных двигательных навыков, к абстрагированию
и т.д. Конечно, основываясь на этом материале, можно делать определенные
выводы и характеризовать психику того или иного вида животных. Но! Представление
о психике конкретного вида остается очень и очень мозаичным, похожим на
лоскутное одеяло. Если продолжать работать в том же направлении, мы, видимо,
вообще не сможем получить представление об образе мира у животных. Должен быть
сделан переход от традиционного рассмотрения психики животных через изолированные
характеристики способностей к изучению их образа мира через анализ целостного
поведения, живого движения в конкретных жизненных ситуациях.
1 Мешкова Н.Н., Федорович Е.Ю. Постановка А.Н. Леонтьевым проблемы филогенеза
образа мира и современные исследования в зоопсихологии // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 14.
Психология. 1994. №1. С. 3—7.
Постановка А.Н. Леонтьевым проблемы филогенеза образа мира 33
Но дело не только в тенденции к изучению отдельных психических функций и
способностей животных. Не менее важно отметить и другое. Традиционно это изучение
происходит в условиях рафинированного лабораторного эксперимента и сводится
к постановке перед животным искусственных задач. Именно за отдаленность от
естественных жизненных ситуаций, за неэкологический подход и критикуют зоопсихологов
этологи (см., например, Дьюсбери, 1981).
Со времени публикации рассматриваемой здесь работы А.Н. Леонтьева прошло
более десяти лет. К нашему глубокому сожалению, практически никто из психологов
— методологов и теоретиков, воспринявших высказанные в ней идеи и развивающих
их,— не обратился к филогенетическому аспекту проблемы образа мира.
Даже С.Д. Смирнов в своей монографии (1985) не коснулся этого вопроса. Только
в работах А.П. Назаретяна (1987 и др.), посвященных генезису психического отражения,
рассматриваемому с позиций системного подхода, были в определенной
степени ассимилированы эти идеи А.Н. Леонтьева. В целом же в работах теоретико-
обобщающего характера филогенетическое развитие образа мира либо упоминается
вскользь (как некое условие, без которого невозможно плодотворно работать
над центральной проблемой — становлением и функционированием образа мира у
человека), либо просто игнорируется. Одну из существенных причин этого мы видим
в недостаточном знакомстве психологов с данными о поведении животных,
особенно с зоопсихологическими исследованиями последних лет.
Пытаясь выйти на новый уровень исследования проблемы, мы в предварительном
порядке выделили три взаимосвязанных направления сбора данных.
Первое — анализ практических связей данного вида животных с естественной
средой обитания. В свое время А.Н. Леонтьев (1977) отмечал, характеризуя понятие
«личность», что основанием личности и ее первой характеристикой является богатство
связей индивида с миром. Уже при первом прочтении подумалось, что данный
параметр существен не только для описания особенностей личности. Не менее точно
с его помощью можно характеризовать как видовой уровень развития психики, так и
индивидуальный применительно к животным. Нам кажется, что широта, разнообразие,
сложность взаимодействий и соответственно связей животного с миром, с объективной
реальностью (вне экспериментальных навязанных ситуаций, разумеется) и
определяют качество его образа мира. Возникла задача обобщения того, что известно
о взаимосвязях со средой обитания каждого изучаемого вида. Без этой основы попытки
конструировать содержание образа мира у того или иного вида животных вряд ли
будут успешными.
Второе — обобщение и анализ материалов, полученных зоопсихологами с помощью
традиционных методик — лабиринтов, проблемных клеток, дифференциро-
вочной дрессировки и др.
Третье — изучение поведенческой лабильности животных в экологически адекватных,
близких к естественным условиям. Это прежде всего процесс ориентировочно-
исследовательской деятельности при освоении новой территории и в других ситуациях
новизны (1); процесс вовлечения предметных компонентов среды — с учетом
их свойств и связей — в деятельность животных при добывании пищи, ее обработке,
во время устройства убежищ и гнезд, а также в других функциональных сферах, где
животное взаимодействует с объектами среды обитания (2); процесс освоения окружающей
среды на ранних этапах онтогенеза (3). Иными словами, необходим психологический
анализ процессов овладения животными естественной средой обитания,
приспособления к ней и изменения ее.
Получить такого рода данные, несомненно, будет очень нелегко и в силу методической
неразработанности, и в силу значительных временных затрат при проведении
3 Зак. 3056
34 Н.Н. Мешкова, Е.Ю. Федорович
подобных исследований. Однако мы считаем, что, не имея представления об этих
естественных процессах «втягивания» предметной среды в жизнедеятельность животных,
вряд ли можно разобраться в закономерностях построения и функционирования
у них образа мира.
В том, что проведение такого рода исследований не только возможно, но и дает
новый интересный материал, мы убедились, развернув цикл работ по изучению
ориентировочно-исследовательской деятельности синантропных (живущих в постройках
человека) домовых и дикоживущих видов и форм мышей. Например, удалось
установить зависимость между качеством ориентировочно-исследовательской деятельности
зверьков в ходе освоения ими «жилой комнаты» (помещения площадью
6м2с мебелью и разными предметами домашнего обихода, в которое мы выпускали
мышей и где создавали для них различные ситуации новизны) и полнотой ее отражения,
что следовало из анализа дальнейшей жизнедеятельности мышей в этой среде.
Так, у дикоживущих рюкюйских мышей (Mus caroli) обследование обстановки
имело преимущественно локомоторный характер; эти зверьки знакомились с
объектами либо пробегая мимо них на большой скорости, либо обегая один или
несколько раз вокруг. В непосредственный тактильный контакт с ними рюкюйские
мыши в отличие от синантропных домовых мышей (Mus rnusculus m.) почти не
вступали. К тому же и сама ориентировочно-исследовательская деятельность у них
быстро угасала, сменяясь повседневной жизнедеятельностью. Наблюдая за этими зверьками
в течение нескольких последующих дней, мы отмечали минимальную включенность
предметов обстановки в деятельность: они использовались либо как пространственные
ориентиры, либо (некоторые) как убежища. Для рюкюйских мышей
как бы не существовало «объема» комнаты: они не влезали на мебель и поэтому не
могли видеть помещение сверху, а также вступать в контакт с предметами, расположенными
на столе, стульях, кровати. Жизнедеятельность зверьков протекала только
на плоскости пола. Когда же мы произвели в комнате некоторые незначительные
изменения, то поведение мышей подтвердило, что сформировавшийся у них образ
окружающего настолько беден, что просто не позволяет им быстро и адекватно перестроить
поведение в изменившейся ситуации. Рюкюйские мыши, например, раз за
разом натыкались на стенку коробки с сухим молоком, которую мы перевернули на
180°, так что вход в нее оказался с противоположной стороны. У домовых мышей,
которым было свойственно интенсивное продолжительное и разнообразное по характеру
действий манипуляционное обследование объектов не только на полу, но и
во всем объеме помещения, в той же ситуации с поворотом коробки мы наблюдали
короткую остановку перед стенкой, обегание коробки вдоль одной из боковых стенок
и заход внутрь (за сухим молоком). При последующих подходах к этой коробке
домовые мыши уже не останавливаясь следовали вдоль ее боковой стенки и сразу
проникали внутрь.
Приведем еще один пример, иллюстрирующий ту же зависимость. Эти результаты
мы получили при наблюдении за группами домовых мышей со сложившейся жесткой
иерархией. На достаточно большом фактическом материале можно сделать вывод,
что наиболее полный образ окружающего пространства обнаруживается у сам-
цов-субдоминантов, отличающихся от мышей всех остальных рангов наиболее
интенсивным, продолжительным и разнообразным обследованием «комнаты». Несравненно
хуже обследовали ее высокоагрессивные самцы-доминанты, то и дело
нападавшие на других зверьков группы. Хотя и субдоминанты, и доминанты контактировали
с одними и теми же объектами обстановки, первые отражали их намного
глубже и полнее. Это позволяло субдоминантам иметь больше способов действия с
предметами домашнего обихода человека, разнообразнее использовать их в своей
жизнедеятельности и в итоге не только выживать в условиях частого преследования
Постановка А.Н. Леонтьевым проблемы филогенеза образа мира 35
со стороны доминанта, но даже оставлять потомство. Неоднократно приходилось
наблюдать, как субдоминанты, используя высокие предметы обстановки, с которых
открывался хороший обзор, отслеживали передвижения доминанта, бегающего по
полу в поисках жертвы. Если, например, доминант скрывался под столом, выходя из
зоны наблюдения сидящего на столе субдоминанта, последний, экстраполируя направление
перемещения доминанта под столом, перебегал к противоположному краю
стола и, свесившись вниз, дожидался когда тот выйдет из-под стола. В другом случае
мы наблюдали, как субдоминант с успехом использовал в критической ситуации
стеклянную банку: запрыгивал в нее, убегая от доминанта. В дальнейшем приходилось
не раз видеть, как субдоминант прячется в банку, а доминант, потеряв его
запаховый след, бегает по столу, в том числе и вокруг банки, в поисках жертвы. Имея
полноценный образ окружающего пространства, субдоминанты всегда первыми замечали
изменения, тут же начинали обследовать новую обстановку и соответственно
использовать ее. Результаты исследований, примеры из которых здесь приведены,
опубликованы (Федорович, Мешкова, 1992; Мешкова, Федорович, Котенкова, 1992;
Федорович, Мешкова, Савинецкая, 1994). В будущем мы планируем продолжить и расширить
эти исследования.
В заключение хотелось бы коротко остановиться еще на одном вопросе, затронутом
А.Н. Леонтьевым в статье «Образ мира». Говоря о качественном отличии образа мира
у человека от образа мира у животных, Леонтьев выделяет такую его характеристику,
как выход за пределы непосредственной чувственности, пополнение образа мира
за счет всей совокупности человеческой общественной практики. Эта характеристика
бесспорна, она действительно отличает человеческий образ мира. Но, говоря об источниках
формирования образа мира у животных, мы предлагаем расширить представление
о них за счет такого понятия, как совокупная животная практика (популяции,
стаи, семейной группы), результаты которой, разумеется, на основе
чувственности могут входить и входят в образ мира у многих видов позвоночных.
Говоря об этом, мы основываемся на двух группах фактов.
1. Известно, что среда обитания изменяется животными, упорядочивается, структурируется
в ходе их жизнедеятельности и служит для новых поколений «биологическим
сигнальным полем» (Наумов, 1973; 1977), в котором происходит их быстрое
и уже определенным образом направленное специфическое обучение. За счет группового
опыта, содержащегося в «биологическом сигнальном поле», дополняется образ
мира у животных.
2. Уже многими авторами описано явление у животных разных видов, премущест-
венно у высших позвоночных, получившее названия «сигнальная наследственность»
(Лобашев, 1961), «сигнальная преемственность» (Мантейфель, 1980), «культурная
преемственность» (Hinde, Fisher, 1951). Это передача опыта группы животных или
одного животного другим членам сообщества, передача опыта от поколения к поколению
путем подражания. Исследования биологов показали, что этим способом передается
довольно сложный арсенал навыков, основанных на отражении животными
наиболее тонких, часто «не лежащих на поверхности» скрытых свойств и связей
предметной среды. В таких случаях также происходит специфическое обогащение образа
мира у животного.
Следовательно, и «биологическое сигнальное поле», и «культурная преемственность
» несомненно являются не чем иным, как способами построения образа мира
у животных, в дополнение к способу, основанному на самостоятельном индивидуальном
чувственно-двигательном познании действительности. На наш взгляд, оба
они могут рассматриваться как биологические предпосылки чисто человеческого способа
построения образа мира через посредство совокупной общественной практики.
