Общественный подъем

эпохи Смуты и последовавших за нею событий обуслови расцвет устного народного твор­чества. События начала века подвигли взяться за перо князей и бояр, дворян и посадских людей, монахов и священников. Авраамий Палицын в «Сказании» подробно рассказывает о «раз­бойничестве» первых лет нового века, восстании Болотникова, борьбе с самозванцами и интервентами. Подчеркивает при этом роль своей обители, где служил келарем, Троице-Сергиева монастыря. Другие авторы — дьяк И. Тимофеев во «Временни­ке», ИМ. Катырев-Ростовский, родовитый князь, многие изве­стные и анонимные составители повестей и сказаний, слов и видений — взволнованно говорят о Смуте. В объяснении ее причин, наряду с божественным промыслом (наказание-де за грехи наши), все чаще пишут о людях, их замыслах и поступ­ках, порицают их: одних за нарушение справедливости (напри­мер, убийство царевича Дмитрия происками Годунова), других — за «безумное молчание» в связи с этим, третьих («рабов» господских) — за непослушание и «мятеж». А некоторые высказывают вольнодумные мысли. Моло­дой князь И.А. Хворостинин, отпрыск знатного рода, начи­тавшись латинских книг, начал хулить отеческие порядки, мечтал убежать в Литву или Рим, с презрением относился к обрядам православной церкви. Дошел до того, что не ходил к заутрене и обедне, запретил ходить в церковь своим холо­пам, не захотел христосоваться с самим государем, которого звал не царем, а «деспотом русским»! Князь «в разуме себе в версту не поставил никого», а о своих согражданах говорил со многою укоризною: «В Москве людей нет, все люд глупый, жить не с кем: сеют землю рожью, а живут все ложью». Участники похода Ермака составили «Казачье написа­ние». Инициативу похода они отводят самим казакам, а не Строгановым. Оно ярко рисует их среду с ее демократизмом и вольнолюбием. Федор Порошин, беглый холоп, ставший подьячим Войска Донского, создает в 40-е годы «Повесть об Азовском осадном сидении донских казаков». С ее страниц встает эпопея героической борьбы донцов с турками в ходе взятия и защиты Азова (1637—1642). Впитавшая в себя фольклорную и книжную традиции «Повесть...» стала одним из лучших литературных памятников эпохи. Патриотич ность, яркий язык, эпичность и драматичность повествования сделали ее очень популярной у читателей. По-прежнему русские люди любили читать жития свя­тых — Антония и Феодосия Печерских, Сергия Радонеж­ского и многих других. Жития распространялись в тысячах списков. Составляются жития и в XVII в., появляются но­вые святые подвижники, и церковь благосклонно расписы­вает их беспорочную жизнь, подвиги и чудеса, с ними свя­занные. Но, что показательно для эпохи, появляются также жития-биографии не церковных, а гражданских лиц. Муромский дворянин Каллистрат-Дружина Осорьин пи­шет «Житие Юлиании Лазаревской», прославляет в нем свою родную мать. «Сказание о явлении Унженского кре­ста» посвящено Марфе и Марии, двум сестрам, их жизни, дает яркие зарисовки быта, обычаев русских людей. Ста­рый жанр начинает перерастать в бытовую повесть. А «Житие протопопа Аввакума, им самим написанное» — талантливая и яркая автобиография, острая, полемическая и живая; по словам М. Горького — «непревзойденный об­разец пламенной и страстной речи бойца». «Просторечие», яркость зарисовок, наглядность образов, индивидуальная манера письма делают «Житие» новаторским произведени­ем, несмотря на консерватизм взглядов автора-старообряд­ца. Аввакум сознавал значение того, что он делает: «И аще что реченно просто, и вы не позазрите просторечию нашему, понеже люблю свой русской природной язык, виршами фи­лософскими не обык речи красить; того ради я и не брегу о красноречии и не уничижаю своего языка русскаго». Столь же яркое явление русской литературы этого вре­мени — сатирические повести и сказания. Демократические по духу, они пародируют церковную литературу и обряд­ность, приказное делопроизводство, высмеивают попов и су­дей неправедных. Их авторы вышли из приказной и духовной среды, но из низших слоев. Отсюда их близость к народу, его просторечию, бытовым сценам повседневной жизни, крити­ческий взгляд на явные противоречия социальной жизни. Та­ковы «Азбука о голом и небогатом человеке», герой которой, разорившийся человек, «меж двор» скитается; «Служба ка­баку» — пародия на церковную службу, написанная в Соль-вычегодске в середине века и направленная против царевых кабаков, пьянства. Пародию на суд и судей-взяточников ис­кусно сплетает повесть о «Шемякиной суде»; на духовенство — «Сказание о куре и лисице», «Сказание о попе Савве и великой его славе», «Калязинская челобитная». Мздоимство и жадность всей этой братии, пьянство и распущенность на­рисованы метко и остроумно, живым языком, с пословицами и скоморошьими прибаутками. Сатирические мотивы характерны и для бытовой пове­сти. В повести о Карпе Сутулове, богатом и славном госте, его жена Татьяна ловко и остроумно высмеивает архиеписко­па, попа и других сердечных воздыхателен; Купчиха весело и фривольно издевается над ними, особенно духовными осо­бами. «Повесть о Горе-Злочастии» говорит о незавидной судьбе молодого и самоуверенного человека, который, пре­небрегая мудрыми наставлениями родителей, пустился в ве­селую, разгульную жизнь и дошел до нищеты, душевного опустошения. Аналогичная жизненная ситуация в «Повести о Савве Грудцыне», занимательной и живой, наполненной подробностями из народного быта. Большое хождение получила литература переводная, прежде всего западная, светская. Русские книжники переде­лывали подобные произведения на свой лад. Большой изве­стностью пользовались повести о Еруслане Лазаревиче и Бо-ве-королевиче с их авантюрно-галантными, рыцарскими «гисториями» и ряд других сочинений. В литературе XVlI в. появляются новые черты демокра­тизма и светскости: демократический писатель и читатель (из посадских, приказных людей и др.), внимание к личности героев, их душевным переживаниям, отход от религиозных догм; новые жанры — светская повесть, драма, стихи с их бытовыми, сатирическими, любовными мотивами. Но все эти черты означают лишь первые шаги нового. В основном лите­ратура продолжает старые традиции.