Первым русским царем из новой династии стал избранный на Земском совете 1613 г. Михаил Романов. Его родители: Федор Никитич Романов и Ксения Иоанновна Шестова. Михаил оказался ближайшим по родству к прежним русским царям.Отец Михаила под именем Филарет, после воцарения сына, стал патриархом. На протяжении всего времени до 1633 г. фактически правил государством именно патриарх Московский Филарет.
Хозяйство страны, находившееся в упадке после крайне неудачного для России начала 17 века постепенно восстанавливается. В 1617 г. заключен мирный договор со Швецией, которая возвращает Новгородскую область, ранее захваченную. После подписания договора с Польшей в 1618 г. с территории России отозваны польские войска. Но, Северская, Смоленская и Черниговская земли утрачены. Королевич Владислав, не признавая прав царя Михаила Федоровича Романова на престол, именует себя русским царем. Набеги татар, провоцируемые Турцией, привели к созданию на Юге России засечных черт. Для борьбы с ними использовались донские казаки. В то же время, установились дружественные отношения с Персией, а территория страны увеличилась за счет Сибирских земель. В период царствования Михаила было усилено налогообложение посадских людей.
Во время правления Михаила Романова была предпринята попытка создания регулярной армии. Офицерами в новых полках становились иностранцы. В конце царствования Михаила созданы первые драгунские полки, охранявшие внешние границы государства. Биография Михаила Федоровича Романова окончилась в 1645 г. Правление перешло в руки его сына Алексея.
ПОДВИГ ИВАНА СУСАНИНА.После смерти Ивана Грозного, началось в России время великой смуты. Голод, нашествие поляков, самозванцы на русском престоле. Все шло к тому, что русский народ потеряет свою государственность. Но, народ храбро отстаивал свою Землю и свою государственность. Ополчению Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского удалось выбить ляхов из Москвы, и освободить русскую Землю от интервентов. Было это осенью 1612 года. После тех событий, поляки, все равно не оставляли надежд посадить своего человека на русский престол, и польские отряды еще долго бродили по русской земле. Стало понятно, что на всеобщем Земском Соборе, новым царем станет боярин Михаил Романов. Поляки это прознали и решили разыскать будущего царя.
Царь в это время находился в Домнине - вотчине матери. Поляки направились к селу. Местность та болотистая, а кругом ополченцы. Что делать? Поляки брали местных жителей, и угрожая расправой заставляли их указывать им дорогу. Одним из «проводников» стал Иван Сусанин. Он долго вел поляков через леса и глухие тропы, в итоге отряд вышел к Исуповскому болоту. Провожатый погубил и себя и поляков. Он положил свою жизнь, за Родину, за Царя и за Веру. Иван понимал, что если Михаила Романова убьют, наступит на Руси новая смута. Ценой своей жизни, он спас тысячи других жизней своих соотечественников.
Подвиг Сусанина действительно имел место быть в русской истории. Подтверждают это следующие факты. Михаил Федорович Романов в 1619 году вручил зятю Сусанина – Богдану Собинину Жалованную грамоту. Потомство было освобождено от повинностей, а так же награждено наделом земли и, с этого момента, они свободные крестьяне. Достоверно известно, что пожалования эти были в дальнейшем подтверждены в 1633 и 1644 годах.
Иван Сусанин. Легенда и правда
Подробный рассказ о том, что правда, а что всё-таки вымысел в этой истории, не должен оставить равнодушным.
«Сусанинская история», фигурировавшая в XVII и XVIII вв. исключительно в юридических актах, в самом начале XIX в. обрела свою литературную ипостась. Опера М.И. Глинки «Жизнь за царя» (1836) зафиксировала окончательный вариант истории костромского крестьянина, спасшего в 1613 г. Михаила Федоровича Романова от поляков. Со второй половины XIX в. и до сих пор ведутся споры вокруг исторической достоверности самого сюжета, сопутствовавших ему событий и идеологических наслоений. В своей недавней статье, наиболее полно излагающей историю «сусанинского вопроса», Л.Н. Киселева прослеживает прямой путь от статьи о селе Коробове, где и происходили события, из «Словаря географического Российского государства» А. Щекатова (в соавторстве с Л. Максимовичем) через оперу Шаховского-Кавоса «Иван Суссанин» (так в оригинале. — М.В., М.Л.) 1815 г. до «Жизни за царя» Глинки [1]. В.М. Живов полагает, что «Сусанин появляется только в 1804 г. в «Словаре географическом Российского государства» Афанасия Щекатова» [2], то есть до 1804 г. Сусанин «пребывал в небытии» [3].
Однако имеющиеся сведения об источниках данного исторического сюжета можно существенно дополнить, основываясь на сообщении одного из творцов литературного мифа о Сусанине — С.Н. Глинки. Если следовать его примечанию к статье «Письмо Старожилова о памятнике, поставленном в селе Громилове крестьянину Ивану Сусанину, пострадавшему для спасения жизни Царя Михаила Федоровича», опубликованной в № 10 «Русского вестника» за 1810 г., то окажется, что рецепция сюжета шла по иному каналу: «О сем происшествии упомянуто в Указе Екатерины Второй 1767 года; в Зерцале Российских Государей на стр. 459; в Друге просвещения в первой книжке 1805 года, стр. 27» [4].
Вернувшись еще раз к теме сусанинского подвига в 1812 г., издатель «Русского вестника» сообщил: «Цари Иоанн и Петр воздали честь Ивану Сусанину в 1690 году, а Екатерина Вторая в 1767» [5]. Новые данные позволяют более полно проследить историю создания канона и указать пути, по которым шло восприятие «сусанинской истории» с максимально возможной точностью, во всяком случае в отношении русскоязычных источников. Источники сведений о подвиге Сусанина четко делятся на три группы. Первая состоит из юридических документов — грамот XVII в., которые логично завершает указ Екатерины II 1767 г. Этот указ полностью отвечает политическим и идеологическим амбициям императрицы: он легитимизирует Екатерину как генетическую и фактическую преемницу московских государей. Вторую группу текстов можно назвать справочно-исторической. В нее входят «Собрание исторических известий, относящихся до Костромы» И. Васькова, «Зерцало российских государей» Т. Мальгина и «Словарь географический Российского государства» А. Щекатова. Эти источники базируются на грамотах и указах XVII-XVIII вв. и дают расширенное описание подвига Сусанина. В литературу же, как нам удалось установить, «сусанинский сюжет» входит через третью группу источников — «Русcкий анекдот», напечатанный в «Друге просвещения», и тексты С.Н. Глинки. Эта третья линия сюжетно восходит к указу 1731 г. и ведет к пьесе Шаховского, «Думе» Рылеева и опере М.И. Глинки.
История подвига Ивана Сусанина в XVII в. фиксировалась трижды: в указах 1619 (7128), 1633 (7141) и 1691 (7200) гг. Первый документ — обельная грамота спасенного царя Михаила Федоровича (1619 [7128] г., 30 ноября) — так повествует о произошедших в Костромском уезде событиях:
Как мы Великий Государь Царь и Великий Князь Михайло Федорович всея Руси в прошлом во 121 году были на Костроме, и в те поры приходили в Костромской уезд Польские и Литовские люди, а тестя его Богдашкова Ивана Сусанина в те поры Литовские люди изымали и его пытали великими немерными пытками. А пытали у него, где в те поры мы Великий Государь Царь и Великий Князь Михайло Федорович всея Руси были, и он Иван ведал про нас Великого Государя, где мы в те поры были, терпя от тех Польских и Литовских людей немерные пытки, про нас Великого Государя тем Польским и Литовским людям, где мы в те поры были, не сказал, и Польские и Литовские люди замучили его до смерти[6].
Аналогичный рассказ о подвиге Сусанина содержит и указ от 30 января 1633 (7141) г. Он был издан по случаю переселения дочери Ивана Сусанина Антониды «с детьми ея с Данилком да с Костькою» на дворцовую пустошь Коробово того же Костромского уезда в обмен на владения в деревне Деревеньки Домнинской вотчины, переданные в Новоспасский монастырь за упокой души матери Михаила Федоровича Марфы Ивановны [7].
Последний в XVII в. указ, касавшийся потомков Сусанина, появился в правление царей Ивана и Петра в сентябре 1691 (7200) г. Под этой датой указ опубликован в Полном собрании законов [8]. Именно этот документ назван Глинкой в примечании к статье 1810 г. и отнесен к 1690 г., что, возможно, связано с неправильным переводом им даты по летосчислению от Сотворения мира в дату от Рождества Христова: разница для сентября должна составлять 5509 лет. Как источник, подтверждающий реальность подвига Сусанина, указ 1691 г. под датой 1644 г. упомянул В.И. Буганов [9]. В действительности изданный 5 августа 1644 (7152) г. указ переводил всех белопашцев, в том числе и потомков Сусанина, в ведомство приказа Большого дворца [10]. Описание подвига Сусанина в указе царей Ивана и Петра Алексеевичей 1691 (7200) г. полностью совпадает с данными документов 1619 и 1633 гг. Царский указ 1691 г. подтверждал права потомков Сусанина, детей его дочери Антониды и зятя Богдана Сабинина, на пустошь Коробово, полученную Сабиниными в 1633 г. («владеть им Мишке и Гришке и Лучке и их детям и внучатам и правнучатам и в род их во веки неподвижно»), а также их привилегии и статус белопашцев: «…никаких податей, кормов и подвод и наместных всяких запасов и в городовые проделки и в мостовщину и в иные ни в какие подати с тое пустоши имати не велели» [11]. Указ, и в частности рассказ о подвиге Сусанина, полностью принадлежал традиции XVII в., ни в чем от нее не отступая.
Первые отклонения от этой традиции описания «героических действий» Сусанина появляются в XVIII в., в указе от 19 мая 1731 г.:
…в прошлом во 121 году приходил из Москвы из осад на Кострому блаженной и вечной достойный памяти великий Государь Царь и великий князь Михайло Федорович, с матерью своей с великой государыней инокиней Марфой Ивановной и были в Костромском уезде в дворцовом селе Домнине, в которую бытность их Величеств в селе Домнине приходили Польские и Литовские люди, поймав многих языков, пытали и расспрашивали про него великого Государя, которые языки сказали им, что великий Государь имеется в оном селе Домнине и в то время прадед его оного села Домнина крестьянин Иван Сусанин взят оными Польскими людьми, а деда их Богдана Сабинина своего зятя оный Сусанин отпустил в село Домнино с вестью к Великому государю, чтоб Великий государь шел на Кострому в Ипацкий монастырь для того что Польские и Литовские люди до села Домнина доходят, да он Польских и Литовских людей оный прадед его от села Домнина отвел и про него великого государя не сказал и за то они в селе Исуповке прадеда его пытали разными немерными пытками и, посадя на столб, изрубили в мелкие части, за которое мучение и смерть оного прадеда даны деду его Богдану Сабинину Государевы жалованные грамоты… Здесь прежняя версия «сусанинской истории» подверглась существенному изменению. Во-первых, появилось указание на «многих языков», которых предварительно допросили поляки, чтобы убедиться в присутствии Михаила в Домнине. Во-вторых, как действующее лицо возникает зять Сусанина Богдан Сабинин: он был якобы послан своим тестем в Домнино, чтобы предупредить Михаила и его мать. В-третьих, указывается, что Сусанин «отвел» поляков от Домнина и был убит в Исуповке, соседнем селе, лежащем через болото от Домнина [13]. Наконец, в-четвертых, впервые встречаются подробности «немерных пыток» крестьянина: Сусанин был посажен на столб и изрублен «в мелкие части».
Эти изменения в рассказе о подвиге Сусанина, будучи связаны с происхождением указа, имеют принципиальное значение для дальнейшего развития «сусанинского сюжета» в литературе и идеологии. В феврале 1731 г. потомок Сусанина Иван Лукоянов сын Сабинин подал прошение с целью получить подтверждение своего привилегированного статуса: живя на купленной у непашенного бобыля [14] Василья Ратькова земле, в селе Сидоровском, он оказался включенным в общий расклад податей непашенных бобылей: они его «положили с собой в тягло в равенстве» [15]. Ивану Лукоянову необходим был документ, обосновывавший его право не нести тягла.
В.И. Буганов, пытаясь опровергнуть концепцию Н.И. Костомарова о происхождении истории о «заведении» поляков в лес или болото от «книжников» XIX в., утверждал, что сведения указа 1731 г. и являются полным описанием подвига Сусанина. Предшествующие же указы, начиная с обельной грамоты 1619 г., по его мнению, не давали подробного описания, так как задача их составителей заключалась не в этом — они оформляли акт владения землей и освобождения потомков Сусанина от налогов и повинностей. О причине пожалования, как и полагалось в подобных случаях, сказано лишь самое необходимое [16]. Факт появления зятя Сусанина в повествовании о подвиге не смущал Буганова. Он считал, что написанное Иваном Лукояновым в прошении 1731 г. «согласуется» с данными источников XVII в. (то есть указами 1619, 1633 и 1691 гг.; возможно, имелась в виду и грамота Земского собора 1613 г.) и «дополняет» их. В то же время сведения Лукоянова во многом «совпадают» с теми преданиями, которые якобы передавали друг другу крестьяне Домнина в XIX в. и которые Н.И. Костомаров отвергал [17]. Однако в статье «Иван Сусанин: легенды и действительность» историк-краевед Н.А. Зонтиков, соглашаясь с Н.И. Костомаровым в том, что зять Сусанина «выпросил» грамоту себе за услуги тестя, доказывает, что если бы Богдан Сабинин участвовал в спасении царя, об этом бы шла речь в грамоте 1619 г. Действительно, рассказ о появлении человека, предупредившего царя об опасности, вовсе не явился ненужной подробностью. Как вполне логично пишет Зонтиков, чтобы род Сабининых не остался бы в стороне от этой истории, «воображение потомков» посылает их предка Богдана Сабинина «к царю с вестью о грозящей опасности» [18]. Мы склонны согласиться с Зонтиковым в том, что фигура зятя как действующего лица была создана фантазией его потомков. Малоубедительной кажется аргументация Буганова, согласно которой важная для рассказа о подвиге составляющая была намеренно — для краткости — выпущена при составлении грамоты 1619 г. и позднейших документов.
Зонтиков при этом полагает, что «вождение» Сусаниным поляков по болотам или чащам — не выдумка «книжников» XIX века [19]. Реалистичность этого эпизода подтверждается, по его мнению, местными топографическими подробностями. Так, в прошении Ивана Лукоянова, а затем и в указе 1731 г., упоминается село Исуповка, лежащее в 10 верстах от Домнина. Туда можно попасть только через пресловутое болото, и именно там был убит, согласно тексту прошения, Сусанин. Такие подробности, как справедливо полагает Зонтиков, не были известны никому в столицах, и их можно было бы не упоминать, но так как Исупово все же названо в этом контексте, оно и является подлинным местом гибели Сусанина. Зонтиков исходит из того, что топография этих мест не могла быть известна и потомкам Сусанина, жившим уже ровно сто лет вдали от Домнина, и именно поэтому указание на Исупово могло возникнуть только на основе реальных событий.
Впрочем, речь шла о важнейшем, если даже не центральном, эпизоде семейной истории, поэтому вполне вероятно, что детали топографии передавались из поколения в поколение. Кроме того, за сто с лишним лет история о Сусанине могла обрасти среди местных жителей деталями, на возможность существования которых ссылается и сам Зонтиков [20]. Потомок Сусанина Иван Лукоянов, дополнив рассказ введением фигуры зятя, мог украсить его еще и топографическими подробностями. Если отсутствие упоминаний о зяте в указах XVII в. свидетельствует о позднейшем возникновении этой фигуры в воображении потомков, то почему отсутствие упоминаний Исупова не может свидетельствовать о том же? Соглашаясь с Зонтиковым в том, что введение в рассказ о подвиге Сусанина фигуры зятя в большей степени, чем в случае с упоминанием места гибели костромского героя, продиктовано прагматическими соображениями, мы тем не менее склонны рассматривать оба эти элемента в рамках одной логической цепи. Иначе говоря, зять возникает в сюжете в момент «отвода» врагов (он предупреждает Михаила об опасности), что, в свою очередь, неразрывно связано с необходимостью дать хотя бы схематично топографию местности.
Указ 1731 г. значительно обогатил подробностями «сусанинскую историю». Вне зависимости от их происхождения, эти подробности предоставили впоследствии материал для литературной обработки сюжета.
Второе и последнее в XVIII в. подтверждение прав и привилегий потомки Сусанина (а именно — Василий Сабинин) получили по екатерининскому указу от 8 декабря 1767 г. На этот документ как на источник сведений о подвиге Сусанина С.Н. Глинка сослался в обеих упомянутых выше статьях — 1810 и 1812 гг. Описание сусанинского подвига здесь соответствует традиции XVII в. и не учитывает «сведений» указа 1731 г.: …как он Великий Государь Царь и Великий Князь Михайло Федорович в прошлом во 121 году изволил быть на Костроме и в те поры приходили в Костромской уезд польские и литовские люди, и тестя его Богданова Ивана Сусанина поймав пытали великими пытками и спрашивали, где Его Царское Величество: и он Иван, ведая про Его Царское Величество, где в те поры находиться изволил, не сказал; и польские и литовские люди замучили его до смерти [21]. «Сусанинская история» тем не менее оказалась включенной в контекст идеологии екатерининского царствования. Привилегии Сабининых были подтверждены в конце 1767 года — важнейшего для первой половины царствования Екатерины II. В том же году был издан «Наказ Комиссии о сочинении проекта нового Уложения», а в конце 1766 г. — «Обряд выбора» в Уложенную комиссию. Началу заседаний Комиссии предшествовало знаменитое путешествие Екатерины по Волге, которое началось 2 мая 1767 г. в Твери и завершилось 5 июня в Симбирске.
По словам Р. Уортмана, путешествия Екатерины II по империи служили распространению церемоний двора в пространстве провинции [22]. Более того, сам вояж Екатерины II по Волге 1767 г. можно рассматривать как ритуал, то есть, в терминологии Уортмана, воспроизведение базового мифа происхождения власти [23]. Последнее обстоятельство имеет в данном случае особое значение, если учесть, что Екатерина II не имела прав на российский престол ни по наследству, ни по завещанию. Следовательно, путешествие получало также и функцию легитимации, что в полной мере проявилось во время визита императрицы в Кострому в середине мая 1767 г.
Во время встречи Екатерины II в Костроме преемственность ее власти по отношению к Михаилу Федоровичу Романову акцентировалась как минимум трижды. В первый раз об этом зашла речь в приветствии костромского архиепископа Дамаскина на следующий день после прибытия императрицы в Кострому, 15 мая, перед поездкой в Ипатьевский монастырь [24]. В речи архиепископа история воцарения Михаила представлена как центральное событие всей костромской истории — никакие другие события в ней не упоминались. Как нельзя кстати здесь пришелся и рассказ о Сусанине. Выражая радость местных жителей по поводу приезда государыни, архиепископ, обращаясь к Екатерине, говорил:
…Предок Вашего Императорского Величества (курсив наш. — М.В., М.Л.), Михаил Федорович, от Литовских и Польских людей искомый, в пределе того крестьянином Иваном Сусаниным утаен бысть и сей же, про прошению духовных и мирских, нарочно от Царствующего Града Москвы, присланных чинов, принял скипетр Российского Государства, но радость оная ово тогдашнего ради смятения и мучения оными людьми реченного Сусанина ведавшего где, и не сказавшего им про него даже до смерти, ово ради матери его Государыни Великой Старицы Марфы Иоанновны, о младом своем сыне во столь многомятежное Всероссийское время на рамени свои восприемлющем, с плачем растворялась [25].
Принципиальным здесь является именование царя Михаила «предком» императрицы, что, разумеется, не соответствовало действительности и носило чисто символический характер: Екатерина, таким образом, провозглашалась наследницей не столько Петра I и имперской традиции, сколько московских царей и всей московской власти. Кострома, «обитель сия», по словам архиепископа, была освящена «памятию предка» императрицы, и призыв Дамаскина «войти» в нее, прозвучавший в Успенском соборе Костромы, был как нельзя более символичен:
…вниди в град сей, вниди путем, им же прием скипетр Всероссийского Царства, шествовал достохвальный прадед твой (курсив наш. — М.В., М.Л.) Михаил Федорович [26].
В тот же день в самом Ипатьевском монастыре, после литургии, генерал-поручик А.И. Бибиков — что примечательно, будущий маршал Уложенной комиссии — в обращенной к императрице речи произнес:
Преславно и знаменито время здешней стране и граду, в которое Всевышнему судилось возвести на Всероссийский престол вечно прославления достойного Государя Царя Михаила Федоровича, прапрадеда Вашего Императорского Величества (курсив наш. — М.В., М.Л.), и тем избавить многими мятежами уже изнуренную Россию от всеконечного ее разрушения [27].
Слова архимандрита Дамаскина и генерала Бибикова, очевидно, заранее получили высочайшее одобрение. Эти речи констатировали публичное признание и духовной, и светской элитой государства Екатерины II как законного правителя, как продолжательницы династии Романовых.
О том, что Екатерина II полностью осознавала значение посещения ею Костромы и Ипатьевского монастыря как важного акта легитимации власти, свидетельствуют строки из ее письма к Н.И. Панину от 15 мая 1767 г.:
…я пишу в Ипатском монастыре, который прославлен в истории нашей тем, что из него царь Михаил Федорович на царство веден в Москву, и истинно сие место и видом и богатством украшений в церквах почтенно [28].
Обращение к истории избрания Михаила Романова на царство и в связи с этим — к Ивану Сусанину как «спасителю династии» произошло в 1767 г. К этому времени у императрицы оформилось представление о характере будущих реформ, которые, по ее мнению, должны были заключаться во всеобщем законодательном «перерегулировании» всей организации государства и общественных связей. Результатом реформ должно было стать не обновление и систематизация права, а утверждение на основе «фундаментальных законов» «законной монархии», единственно способной реализовать идею «общего блага» [29]. Подобно тому, как с избранием на царство Михаила Романова Земским собором в Москве в 1613 г. (а его правление не могло бы состояться без подвига костромского крестьянина) начался новый период русской истории, заседавшая в Москве Уложенная комиссия созданием нового законодательства должна была открыть новую эпоху — главенства закона.
Как отмечает А.Б. Каменский, идея Екатерины II о созыве такой комиссии никак не наследовала традиции Земских соборов, но была плодом осмысления западноевропейских идей и опыта [30]. Этот тезис абсолютно верен с точки зрения общей идеологии екатерининского царствования. Однако интерпретация соборов «всея земли» как оппозиционных монарху или предпарламентских учреждений возникла в текстах славянофилов и западников в XIX в. [31]: первые видели в них воплощение моральной силы народа, противостоящей воле царя, а вторые — сословное представительство в Московской Руси. Между тем эти «соборы» не представляли всю «землю», то есть не были представительными органами, и не составляли оппозиции царю, более того, сам термин «Земский собор» впервые появился лишь в середине XIX в. в трудах С.М. Соловьева [32]. По словам В.О. Ключевского, соборы были «совещанием правительства со своими агентами», то есть должностными лицами [33]. Поэтому — если оставить в стороне зародившееся уже в 1830-е годы понимание функции этого государственного института — можно говорить о существовании символической связи между Уложенной комиссией 1767 г. и собраниями «всех чинов» Московского государства. Доказательствами тому служат и созыв Комиссии в Москве, а не в Петербурге, и наименование будущего кодекса законов Уложением, а не другим, более европеизированным термином. Для государственной политики начала екатерининского правления легитимация императрицы как наследницы московских государей была совершенно необходимой, и история восшествия на престол первого Романова занимала в этом процессе центральное место. «Сусанинский сюжет» оказался включенным в контекст екатерининской идеологии.
Первое известное нам появление «сусанинской истории» за пределами государственного законодательства относится к 1792 г. Подвиг костромского крестьянина был описан Иваном Васьковым в труде «Собрание исторических известий, относящихся до Костромы» следующим образом:
…села Домнина крестьянин, Иван Сусанин в 1613 году, во время впадения в Костромской уезд поиском против особы Михаила Федоровича, Поляками и Литовцами был пойман, разными истязан муками и в страдании умерщвлен; но твердый его дух, зная о месте пребывания искомого врагами, сокрыл испытываемую ими тайну, и принес жизнь в жертву для целости особы, к утверждению государства сохраняемой [34].
Скорее всего, Васьков не знал документа 1731 г. (или по каким-то причинам не доверял ему) и воспроизвел рассказ в соответствии с екатерининским указом 1767 г. — отсутствие влияния других законодательных источников здесь очевидно. С.Н. Глинка не сослался на Васькова в статьях 1810 и 1812 гг. и, по всей видимости, не был знаком с этим трудом по истории Костромского края.
Следующий по хронологии из известных нам рассказов о Сусанине находим в «Зерцале российских государей» Тимофея Мальгина — этот источник был указан Глинкой в 1810 г. «Зерцало» — сочинение, посвященное генеалогии и истории правителей России, переиздавалось несколько раз. История о подвиге Сусанина появилась в издании 1794 г.: Достойно примечания, что по избрании сего государя (Михаила Федоровича. — М.В., М.Л.) гонимые из всех Российских городов злоковарные Поляки обратясь к Костроме, и узнав, что избранный государь находился не в городе, а в вотчине своей Костромского же уезда, устремилися в оную для погубления его; однако по Божию защитительному покровительству чрез верного крестьянина дворцового села Домнина Ивана Сусанова, Поляками ради выведывания о государе замученного до смерти, спасен благонамеренным сокрытием… [35] В первом издании «Зерцала» 1791 г. рассказ о Сусанине отсутствует, поэтому можно предположить, что он появился в 1794 г. вследствие обращения автора к соответствующему фрагменту из труда И. Васькова 1792 г. [36] Однако у Мальгина фигурирует «избранный государь», в то время как у Васькова Михаил называется просто «особою», и происшествие приурочивается, таким образом, ко времени до избрания Михаила царем. Кроме того, у Мальгина, в отличие от Васькова, Домнино названо дворцовым селом, как и в указах 1633, 1691, 1731 и 1767 гг.: известно, однако, что этот статус оно приобрело только по воцарении Михаила [37].
В 1804 г. был издан третий том «Словаря географического Российского государства» Афанасия Щекатова, который Л.Н. Киселева и В.М. Живов считают главным источником «сусанинского сюжета», но который, однако, не был упомянут Глинкой ни в примечании к публикации 1810 г., ни в тексте статьи 1812 г.:
Когда избрание Российского государя упало на Боярина Михаила Феодоровича Романова, тогда гонимые из всех Российских стран Поляки, уведав, что избранный Государь находится не в городе Костроме, а в отчине своей, бывшей в Костромском уезде, почли сей случай к погублению его удобнейшим. И так, собравшись в немалом числе, бегут прямо к селению, не сомневаясь найти в нем молодого боярина. По прибытии в оное, встречается с ними Дворцового села Домнина крестьянин Иван Сусанов, хватают его и спрашивают о месте пребывания искомой особы. Поселянин приметил на лицах их начертанное злонамерение, отговаривается незнанием, но Поляки, удостоверены быв прежде, что избранный государь подлинно находится в оном селении, не хотят крестьянина отпустить из рук живого, естьли он искомого места не объявит. Злодеи его мучают и отягчают несносными ранами; однако все сие не сильно было принудить к открытию толь важной тайны верного крестьянина, которой еще указывает им другие места, дабы далее тем от послов их удержать. Наконец, по претерпении многих мучений от сих злодеев, страдалец наш лишается жизни, коею однако ж спасает жизнь своего Государя, между тем счастливо скрывшегося [38].
Так же как и Мальгин, Щекатов называет поляков «гонимыми» из всех российских городов («стран»). Кроме того, автор «Словаря» говорит о «злонамерении» поляков, которое Сусанин якобы «приметил», в то время как Мальгин назвал их «злоковарными». В «Словаре» присутствует также подробность, известная только по указу 1731 г.: поляки, пытая Сусанина, уже знали, что Михаил находится в Домнине: «удостоверены быв прежде, что избранный государь находится в оном селении» (ср. в указе 1731 г.: «Польские и Литовские люди, поймав многих языков, пытали и расспрашивали про него великого Государя, которые языки сказали им, что великий Государь имеется в оном селе Домнине»). Впервые появившаяся в указе 1731 г. сюжетная линия, связанная с зятем Сусанина, у Щекатова не использована. Однако ее воспроизводит Глинка; и это, несомненно, свидетельствует в пользу того, что источником публикации 1810 г. послужил указ 1731 г.
Третий из указанных Глинкой источников подтверждает важность примечания к статье 1810 г. для истории формирования «сусанинского канона». Это небольшой текст, озаглавленный «Русский анекдот», посвященный подвигу Ивана Сусанина и опубликованный в первой книжке «Друга просвещения» за 1805 г. Рассказ предваряется стихотворением графа Д.И. Хвостова «Надгробие крестьянину Ивану Сусанину», обращенным к М.М. Хераскову:
Горация Римлян Корнель изобразил,
Херасков Русского Горация открыл.
Награда подвигам, бессмертной право лиры,
Из мрака исторгать, производить в кумиры.
Сусанина здесь прах, крестьянин он простой,
Но друг Отечества и мужеством герой!
Когда Царя разить пришла Литовска сила,
Он жизнью жертвует, спасает Михаила!
После строки «Херасков Русского Горация открыл» следует примечание Хвостова:
Смотри анекдот в сем журнале, сего же месяца помещенный. — Жалею токмо, что стихи мои недостаточны изобразить славу достопочтенного Ивана Сусанина [39].
Далее читатели могли убедиться в адекватности хвостовских оценок славы Сусанина. Мы приводим «Русский анекдот» целиком:
Когда известными патриотами нашими: Пожарским и другими пораженные Поляки изгнаны были из Москвы; то рассеяся по окрестностям и достигнув даже до Костромских пределов, искали юного Царя МИХАИЛА ФЕОДОРОВИЧА, которой не знал еще о избрании своем и скрылся в одном из своих поместьев. Поляки, для восстановления своего могущества, желали его погубить. Повстречав по случаю крестьянина Ивана Сусанина, спрашивали у него: «где Царь находится?», и оный Сусанин проникнув их злоковарное намерение и зная род Романовых, решился пожертвовать собою для спасения отечества, вызвался сам проводить поляков и поведя их совсем в противную сторону, нашел случай с дороги уведомить юного Царя о предстоящей опасности, которой, получа известие, немедленно скрылся в город Кострому, в Ипатский монастырь, где имел свое пребывание до самого восшествия своего на престол. Сусанин, расчисля по времени, что МИХАИЛ ФЕОДОРОВИЧ уже в безопасности, и заведя злодеев довольно далеко, не мешкая, лишил их надежды в тщетном их поиске.
«Злодеи! Сказал он им: вот вам голова моя, делайте что хотите, а кого вы ищете, тот вам не достанется!» Обманутый и раздраженный неприятель таковым мужественным поступком, ярость свою обратил на Ивана. — Сего великодушного крестьянина и ревностного отечеству и Царю сына пытали, мучали и, не получа желаемого успеха, предали смерти. Царь МИХАИЛ ФЕОДОРОВИЧ семейству его, которое в 1787 году уже состояло из 76 мужеска и 77 женска пола душ, пожаловал в Костромском уезде дворцового села Домнина половину деревни Деревнице, земли полторы четверти Выти; а после того на место оной деревни в том же уезде села Красного приселках Подольского пустошь Коробово в вотчину в род их не подвижно, в которой дачи по писцовым 140 года (1631. — М.В., М.Л.) книгам осьмнадцать четвертей, сенных покосов семьдесят копен, и обелил землю. — По чему потомство Ивана Сусанина, ныне целое селение составляющее, называется: Белопашцами. — В 1767 году ГОСУДАРЫНЯ ИМПЕРАТРИЦА ЕКАТЕРИНА II жалованную в 1741 (так в тексте. — М.В., М.Л.) году оному потомству грамоту ВСЕМИЛОСТИВЕЙШЕ подтвердила во всем, как и предки ЕЕ ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА ВЕЛИКИЕ ГОСУДАРИ Цари и ВЕЛИКИЕ КНЯЗЬЯ ИОАНН АЛЕКСЕЕВИЧ и ПЕТР АЛЕКСЕЕВИЧ подтверждали.
Бессмертный песнопевец Россияды, посвятивший поздному потомству подвиги и добродетели многих соотчичей наших, пересказывал вышеописанное происшествие одному из издателей Друга Просвещения и позволил напечатать. — Мы уверены, что читатели наши, равно как мы, примут с чувством благоговения анекдот сей. — Он касается до родоначальника САМОДЕРЖЦЕВ наших, следственно касается до славы и благоденствия России. Он показывает, что россиянин, во всяком состоянии, во все времена, не убоится смерти для спасения Царя и отечества [40].
Тематически рассказ о Сусанине встраивается в ряд историй, публиковавшихся в каждом номере «Друга просвещения» под общим названием «Русский анекдот». В этом разделе журнала часто печатались истории, повествовавшие о доблести и верности русских крестьян. Стихотворение же Хвостова, помимо функции «введения в тему», было отчетливо связано с особой патриотической задачей издателей. Их целью был подбор примеров из отечественной истории и современных происшествий, которые бы воплощали античный героический канон. Так, Сусанин становится Горацием, а на соседней с «Надгробием Ивану Сусанину» странице встречаем стихотворение того же Хвостова «Надпись к портрету К. Я.Ф. Долгорукова» [41]: «Се, Россы, ваш Катон, Князь славный Долгоруков! / Се верный образец отечества сынов».
В стихотворении Хвостова прежде всего обращают на себя внимание два факта. Во-первых, упомянутое сравнение Сусанина с Горацием: Сусанин Хераскова и Гораций Корнеля — герои, «спасшие отечество». Гораций в бою с Куриациями совершил маневр, позволивший ему взять вверх над противником, но воспринятый его отцом как бегство. Сусанин также обманывает своих врагов, уводя их в противоположную сторону, однако его судьба оказалась более печальной. Интересно, что А.А. Шаховской в своей пьесе «Иван Суссанин» реализует «корнелевский» потенциал истории о Сусанине: русское войско успевает спасти крестьянина и уничтожить силы поляков.
С источниковедческой точки зрения весьма примечательна вторая строка стихотворения Хвостова: «Херасков Русского Горация открыл!» (курсив наш. — М.В., М.Л.) [42]. Таким образом, Хераскову принадлежит первенство именно в открытии сюжета. Следовательно, логику примечания Глинки 1810 г. можно реконструировать следующим образом: изначально сюжет появился в законодательном источнике (жалованная грамота 1619 г. и последующие указы), затем был кратко упомянут у Мальгина и, наконец, развит и беллетризирован, «открыт» для широкой публики «Другом просвещения». Книга Васькова и словарь Щекатова из этой схемы выпали.
В тексте «Русского анекдота» приведены сведения о том, что к 1787 г. семейство Сусанина «уже состояло из 76 мужеска и 77 женска пола душ», то есть составляло 153 человека. Указание на 1787 г. — явная опечатка, подобно неверно приведенной дате указа, выданного Ивану Лукоянову сыну Сабинину, — 1741 вместо 1731 г. Под «семейством» здесь имеются в виду жители Коробова, в котором, согласно грамоте Екатерины II 1767 г., упомянутой в тексте, в 1767 г. проживало именно такое количество белопашцев [43].
Данные о населении Коробова приводили также Васьков и Щекатов. Первый указал 71 душу «мужеска полу» [44], «Словарь географический» — «до 146 человек мужеска и женска пола». Данные обоих источников соответствуют показанным в Коробове во время IV ревизии (1782-1785 гг.) 71 душе мужского пола и 75 — женского, что составило 146 человек. При этом следует отметить, что переписных книг первых трех ревизий в Костроме не было [45]. Хвостов/Херасков использовали законодательные источники, в то время как костромской краевед и составители географического словаря — данные ревизий.
Обращаясь к самому тексту Хвостова/Хераскова, отметим прежде всего его литературные достоинства. Это уже не краткий пересказ истории, почерпнутой из указов, но самостоятельное повествование с четко очерченной интригой и драматическими элементами. Сусанин и поляки произносят реплики, и анекдот, несмотря на краткость, разительно отличается от предшествующих описаний подвига Сусанина. Значительные расхождения видны и на уровне сюжета. Прежде всего, в рассказе Хвостова/Хераскова присутствует важный для дальнейшей традиции факт отвода врагов «в противную сторону» — факт, известный нам лишь по грамоте 1731 г. (у Щекатова Сусанин «указывал им другия места»). Во всех предыдущих версиях подвиг Сусанина состоял в том, что он не выдал местонахождения Михаила Федоровича, хотя его пытали и мучили. Здесь же он спасает царя не только и не столько своим молчанием, сколько намеренным отводом врагов в противоположном направлении. Это принципиально важно еще и в свете позднейшей рецепции сюжета — ведь именно эта часть истории и стала предметом дальнейшей разработки.
Отличается текст «Друга просвещения» от ранних версий сюжета и более мелкими подробностями. Михаил еще не знает, что он избран на царство, также ничего не говорится о том, что полякам, равно как и самому Сусанину, известно местоположение Михаила. Конечно, Сусанину удалось уведомить царя о грозящей ему опасности: это косвенно свидетельствует о том, что Сусанину было известно, в каком конкретно «поместье» находился Михаил. Однако у Хвостова/Хераскова, в отличие от Васькова и Щекатова, не акцентирован факт знания. Очевидно, таким образом, что именно текст, помещенный в «Друге просвещения» в 1805 г., и стал первой значимой ступенью в разработке «сусанинского мифа»: анекдот стилистически и сюжетно отличался от вариантов Васькова, Мальгина и Щекатова. «Сусанинская история», по характеру своему «монархическая», повествует о начале династии, что, несомненно, провоцировало дальнейшее развитие сюжета именно в этом ключе.
Следует оговорить также и авторство Хераскова. Хвостов в стихотворении называет творца «Россиады» создателем «сусанинского сюжета». Однако, согласно тексту «Анекдота», один из издателей «Друга просвещения», без сомнения, тот же Д.И. Хвостов, услышал устный пересказ этой истории и получил разрешение на его публикацию: словесное обрамление, таким образом, принадлежит Хвостову. Одновременно этот текст был авторизован Херасковым, о чем свидетельствует разрешение на публикацию, поэтому уместно определить двойное авторство указанного фрагмента.
Иван Сусанин не фигурирует ни в одном из произведений М.М. Хераскова, кроме указанного анекдота. В трагедии «Освобожденная Москва» (1798), сюжет которой основан на традиционном для Хераскова соположении исторической и любовной интриг (борьба Пожарского, Минина и московских бояр с поляками в 1612-1613 гг. — с одной стороны, и романтические отношения между сестрой князя Пожарского и сыном польского воеводы Желковского — с другой), подвиг Сусанина не упоминается, хотя в финале трагедии происходит избрание и венчание Михаила Федоровича на царство. В восьмой песне более ранней «Россиады» (1779), где описывается Смутное время, также нет и намека на подвиг русского крестьянина, при всей привлекательности подобного сюжета для эпического поэта. Из этого следует, что сама история, возможно, стала известна Хераскову только в самом начале 1800-х. Можно предположить, что некоторые сведения (например, «проникновение» Сусанина в «злоковарные намерения» врагов) Херасков мог почерпнуть из словаря Щекатова или «Зерцала» Мальгина. Однако принципиально новое разрешение конфликта говорит о самостоятельной разработке темы.
В то же время сама сюжетная схема — поиск врагами героя и спасение его обманным путем — присутствует в произведениях Хераскова. Так, во второй части романа «Кадм и Гармония» (1786) старец Гифан укрывает у себя Кадма и Гармонию от их преследователей, а затем обманывает воинов, посылая их по ложному следу. Объясняя свой поступок Кадму и его жене, Гифан произносит фразу, вполне созвучную и сусанинскому сюжету: «Я употребил ложь перед ними ко спасению вашему, но сия ложь богам противною быть не может: она на преданности моей к венчанным главам основана…» [46] С этой же схемой мы сталкиваемся в стихотворной повести 1800 г. «Царь, или Спасенный Новгород». Мятежник Ратмир в поисках главы новгородских бояр Гостомысла является к мужу его дочери Изонару, но тот не открывает истины и говорит:
О Гостомысле я известен;
Но ведайте, как я сужу:
Явлюся сам себе безчестен,
Когда, где скрылся он, скажу;
Нарушить тайны не удобен… [47]
В ответ на это
Враги смутились раздраженны,
От слов правдивых обуяв.
Как агнца волки окружают,
Сперлись, стеснились, присуждают
Позорну Изонару казнь [48].
Эта сцена соответствует окончанию сусанинского сюжета, однако содержит принципиальное отличие в финале: Изонар чудесным образом спасается. Кстати, история зятя, верного своему тестю, возникнет позже и в «Иване Суссанине» Шаховского.
Таким образом, представленный в «Русском анекдоте» конфликт вполне традиционен для Хераскова. Принципиально новым становится развитие интриги, а именно — заведение врагов в «противную сторону». Подобного рода идея могла быть заимствована только из грамоты 1731 г. В «Русском анекдоте» Хвостов/Херасков демонстрируют свое знание этого важного источника, впрочем, перепутав год издания указа:
В 1767 году ГОСУДАРЫНЯ ИМПЕРАТРИЦА ЕКАТЕРИНА II жалованную в 1741 году (курсив наш. — М.В., М.Л.) оному потомству грамоту ВСЕМИЛОСТИВЕЙШЕ подтвердила…
В указе 1731 г. читаем:
Польских и Литовских людей оной прадед его от села Домнина отвел (курсив наш. — М.В., М.Л.) и про него великого государя не сказал…[49]Именно идея «отвода» поляков и стала новым фактом в истории развития сусанинского сюжета.
Обнаруженный нами источник «сусанинской истории» позволяет по-новому взглянуть и на статьи С.Н. Глинки 1810 и 1812 гг. в «Русском вестнике». О первой из них Л.Н. Киселева пишет: «…это был следующий шаг после сочинений Васькова и Щекатова, но все же статья С.Н. Глинки — скорее публицистическая, чем художественная версия сусанинской темы» [50]. Сопоставление текста Глинки с публикацией Хвостова/Хераскова в «Друге просвещения» показывает, что материал «Русского вестника» восходит именно к «херасковской» версии сюжета.
Прежде всего, налицо прямое цитирование Глинкой «Русского анекдота»: кульминационная фраза Сусанина, обращенная к врагам [51], -
«Злодеи! Вот голова моя; делайте со мною что хотите; кого вы ищете, тот вам не достанется» [52], -
почти дословно совпадает с репликой из текста Хвостова/Хераскова:
«Злодеи! Сказал он им: вот вам моя голова, делайте что хотите, а кого вы ищете, тот вам не достанется!» [53]
Кроме того, оба текста совпадают в некоторых нюансах сюжета. Так, в версии «Друга просвещения» Михаил Федорович после заочного избрания на царство еще не знает об изменении своего статуса [54]. У Глинки первый царь из династии Романовых в 1613 г. также скрывался, «не помышляя о Царстве» [55]. Далее, Сусанин, согласно обеим версиям, осознав намерение врагов, соглашается отвести их к царю и обманывает их. Он уводит врагов в противоположную сторону, а затем дает знать Михаилу, который успевает спрятаться. Сусанин — дальше в обоих текстах следует одна и та же реплика, — «расчисля по времени» [56], что Михаил находится в безопасности, произносит цитировавшуюся выше фразу, после чего подвергается пыткам и мужественно умирает.
Таким образом, фабула рассказа, приведенного в «Друге просвещения» за 1805 г., повторяется в 1810 г. у Глинки, который мог и не учитывать труда Щекатова. Еще большей трансформации и беллетризации сюжет подвергся в том же «Русском вестнике» в 1812 г. Накануне войны Глинка опубликовал ряд статей, объединенных под общим названием «Опыт о народном нравоучении». В майском номере журнала появилась первая часть «Опыта», которая содержала материал, посвященный Сусанину [57]. Эта версия была неразрывно связана с дидактическими и пропагандистскими задачами Глинки и облечена в форму небольшой повести, не отягченной лишними деталями, в отличие от рассказа о «селе Громилове и его обитателях». Нас в данном случае интересуют прежде всего сюжетные изменения в тексте по сравнению с публикацией 1810 г.
В публикации 1812 г. существенной новацией явилось полное осознание Михаилом своей роли как нового царя. У Глинки сказано, что Романов знал об избрании его на царство и с «сокрушением сердечным» принял престол [58]. Это явно усугубляло конфликт, доводя его до максимального драматизма, — враги преследовали не отрока, не знающего о своем новом статусе, а «настоящего» русского царя.
Далее, в тексте «Русского вестника» 1812 г. развивается полноценный детективный сюжет. Враги, будучи на расстоянии от Михаила в одну ночь перехода, встречают Сусанина и задают ему традиционный вопрос: «Где находится Михаил?» Сусанин «проникает мыслью в замыслы врагов» [59] и решает спасти Михаила. Крестьянин ведет их «по дремучим лесам и по снегам глубоким» [60], однако наступает ночь, и враги после пьяной оргии останавливаются на ночлег. Затем следует не совсем логичный пассаж: Сусанин вдруг слышит «стук у дверей гостиницы» [61] (видимо, Глинка подразумевал, что враги, побродив с Сусаниным по «дремучим лесам», переночевали в ближайшем населенном пункте). Впрочем, такое вопиющее логическое несоответствие нисколько не смущает Глинку и вообще не столь важно для него. Выясняется, что старший сын Сусанина нашел отца и сообщает ему, что жена и малолетние дети плачут из-за его долгого отсутстви
