В первый период творчества Шекспира им были написаны лучшие из его комедий, поражающие нас своей живостью и искрящимся остроумием.
«В одном только первом акте «Виндзорских кумушек»,— писал Энгельс Марксу в 1875 г.,— больше жизни и реальности, чем во всей немецкой литературе; один Ланс со своей собакой Кребом больше стоит, чем все немецкие комедии, вместе взятые» 1. (1 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Изд. 2, т. 33, с. 89.)
Однако под покровом этого веселья, являющегося отражением характерной для Возрождения жизнерадостности, Шекспир ставит большие проблемы и высказывает глубокие мысли.
В одной из самых ранних его комедий, «Бесплодные усилия любви», изображается, как король Наварры и несколько его приближенных решают отречься от любви и погрузиться в изучение философии. Но прибытие французской принцессы с ее фрейлинами опрокидывает их планы, так как все они влюбляются в приехавших молодых дам.
В этой пьесе Шекспир критикует старое, схоластическое понимание мудрости, как чего-то отделенного от реальной жизни. Вместе с тем он высмеивает модный в его время эвфуистический стиль. Шекспир сам отдал дань этому витиеватому стилю, отголоски которого слышатся еще в его трагедиях; но с самого начала Шекспир пытается преодолеть его во имя здоровой естественности и простоты. В конце пьесы один из придворных, Бирон, отрекается от словесной мишуры и клянется отныне быть в выражении чувств простым и правдивым. В другом монологе тот же Бирон вскрывает всю нелепость аскетического отказа от любви ради философии, заявляя, что любовь — лучший стимул к развитию ума.
Во «Сне в летнюю ночь» утверждаются права свободной, самоопределяющейся любви, которая побеждает отцовскую власть, «древнее право» родителей распоряжаться жизнью своих детей. Действие развертывается на лоне природы, чары которой способствуют влюбленным. Разрабатывая в этой пьесе жанр «масок» (пьес декоративно-фантастического характера), Шекспир вместе с тем его реформирует, заменяя условные фигуры античных божеств образами народных английских поверий (эльфы, проказник Пек), олицетворяющих добрые силы природы.
В комедии «Двенадцатая ночь» простодушная и вполне реальная любовь умной и смелой Виолы к Орсино противопоставляется надуманной, слегка риторической страсти Орсино к Оливии. Одновременно высмеивается похожий на пуританина тупой, втайне честолюбивый педант Мальволио, враг беспечного веселья, воплощаемого в образах беспутного, но добродушного и остроумного дяди Оливии, сэра Тоби, ее резвой камеристки и других слуг.
«Венецианский купец» выходит за пределы любовной тематики. Два мира противостоят здесь один другому: мир радости, красоты, дружбы, великодушия (Антонио с его друзьями, Бассанио, Порция, Нерисса, Джессика) и мир стяжательства, скупости, злобы (Шейлок и его приятели). Антонио, всегда готовый помочь своим друзьям и ссужающий деньги без процентов, воплощает грезящийся Шекспиру идеал человека деятельного и в то же время гуманиста, восприимчивого к «музыке небесных сфер» (V акт), которая недоступна мрачной душе Шейлока. С этим идеалом глубоко созвучна знаменитая речь Порции на суде о «милости» как дополнении и украшении всякого закона. Фетиш «закона», стоящего на страже буржуазных прав Шейлока, опрокидывается в этой пьесе высшим законом человечности.
В то же время диалектичность подхода Шекспира к человеческим характерам проявилась в том, что, изображая «черноту» души Шейлока, он вместе с тем показывает глубокую трагедию Шейлока, которого окружающее общество сделало таким, каков он есть. Шекспировский Шейлок — одновременно продукт и жертва, с одной стороны, частнособственнических отношений, господствующих в современном ему обществе, с другой — оскорбительной несправедливости по отношению к евреям этого «блестящего» ренессансного общества, т. е. тех же Антонио, Бассанио и т. д.
Один из самых замечательных комических характеров, созданных Шекспиром, — Фальстаф, выведенный сначала в ряде сцен «Генриха IV», а затем еще раз, в том же году, в комедии «Виндзорские насмешницы». В его образе Шекспир уловил и обобщил характернейшие черты происходившего в его эпоху социального процесса. По своему происхождению Фальстаф — знатный дворянин. Он вхож ко двору, он рассыпает направо и налево рыцарские клятвы, он пытается соблазнить виндзорскую полумещанку своим титулом («сэр»), он щеголяет всеми «рыцарскими» дворянскими прерогативами и «рыцарскими» повадками; наконец, вся состоящая при нем знаменитая банда (Ним, Бардольф и т. д.), не получающая от него жалованья, но служащая ему на «вассальных» началах — за корм и долю награбленной добычи,— представляет собой блестящую пародию на феодальные дружины средневековых баронов. Но вместе с тем это не феодал старого, классического типа, а приспособленец, феодал, перестроившийся, отлично, по его собственному выражению, «усвоивший дух времени», т. е. все худшие навыки эпохи первоначального накопления. Фальстаф освободился от всех иллюзий своего класса.
Когда он говорит «мы, рыцари ночи, лесничие Дианы, кавалеры мрака», намекая на свои ночные подвиги на проезжих дорогах, он цинично издевается над всеми феодально-рыцарскими понятиями. Особенно выразительно его рассуждение на поле битвы о рыцарской чести:
«А что, если честь отправит меня на тот свет? Что тогда? Разве честь может приставить ногу? Или руку? Или излечить рану? Нет... Что же тогда честь? Слово. Что же заключено в этом слове? Воздух... Кто владеет честью? Тот, кто умер в среду».
У измельчавшего, деклассированного феодала Фальстафа «перестройка» отливается в формы проходимства, мелкого пиратского авантюризма. Он доходит до того, что живет на средства хозяйки подозрительного трактира, и финал его карьеры показан в «Виндзорских насмешницах»: его, как ненужный хлам, выбрасывают из корзины с грязным бельем в реку.
Тем не менее в Фальстафе есть и нечто положительное, также связанное с «духом времени»: это его блестящее остроумие, восхищающее нас потому, что оно имеет своей основой полную свободу ума от всяких предрассудков и ограничений. Это позволяет Фальстафу одинаково весело смеяться и над другими и над самим собой. Такой свободный и бескорыстный смех составляет главную ценность Фальстафа и является отчасти его оправданием. Беспутное времяпрепровождение в обществе Фальстафа имело для принца Генриха также и хорошие результаты, развив его ум и приучив к свободе суждений. Если Фальстаф и употребляет свою свободу от предрассудков во зло, то самый факт такого освобождения мысли есть положительное явление. Фальстаф — один из наиболее сложных и художественно разработанных образов Шекспира.
Комическое у Шекспира чрезвычайно разнообразно и по своему характеру и по своей направленности. В его комедиях можно найти целый ряд оттенков комизма — от тонкого юмора до балаганных, на наш вкус иногда грубоватых, но всегда ярких и забавных острот. Очень часто шутки Шекспира выражают просто избыток жизнерадостности. Но нередко его смех служит целям обличения человеческой глупости или пошлости.
Весьма значительны у Шекспира роли шутов. Это название объединяет персонажей двух родов. Во-первых, Шекспир нередко изображает профессиональных шутов, которые, по сюжету пьесы, служат у знатных лиц для их забавы; таковы шуты в «Как вам это понравится», в «Двенадцатой ночи», а также в трагедии «Король Лир».
Но кроме того, он выводит иногда в своих пьесах крестьян» слуг, потешающих зрителей своими промахами или дурачествами. Это собственно не «шуты», а «шутовские персонажи»; таков, например, слуга Шейлока Ланчелот Гоббо или слуга доктора Каюса в «Виндзорских насмешницах».
Настоящие шуты у Шекспира гораздо разнообразнее и интереснее. Под видом шутки они часто высказывают глубокие и смелые мысли, издеваясь над предрассудками, обличая всякого рода глупость и пошлость.
Сюжеты шекспировских комедий всегда занимательны и живописны, они полны всяких приключений, случайностей, недоразумений, совпадений. В них господствует идея судьбы.
Особенно отчетливо она выражена в «Сне в летнюю ночь» и в «Двенадцатой ночи»; однако в большей или меньшей степени она присутствует и во всех остальных комедиях Шекспира. Эта «судьба» не имеет ничего общего с идеей непреодолимого «рока», делающего бесполезным со стороны человека всякое сопротивление. Она понимается Шекспиром в смысле «фортуны», или «удачи», и выражает характерное для людей Возрождения чувство безграничного простора жизни и невозможности наперед все предвидеть и учесть.
Эта идея «фортуны» зовет человека не к пассивности, а, наоборот, — к деятельности; она пробуждает в человеке желание испытать свое счастье. Комедии Шекспира показывают, что самые смелые попытки, если их предпринимают люди одаренные и любящие жизнь, завершаются удачей.
