В XII в. в Германии впервые возникает светская художествен¬ная литература на немецком языке, зафиксированная в письменных памятниках. Она служит выражением идеологии уже сложившегося к этому времени феодального общества и в то же время суще¬ственным орудием ее формирования и развития. Эта новая, свет¬ская литература немецкого рыцарства имеет разные источники. С одной стороны, она импортирует новые сюжеты и жанры из Франции, классической страны западноевропейского феодализма, откуда в Германию проникла новая рыцарская культура и идеология. Именно во Франции впервые сложились в подлинном смысле классические образцы рыцарской литературы, которые в остальных странах Западной Европы служили предметом переводов и подра¬жаний. С другой стороны, творчество феодальных кругов опирает¬ся на старую национальную традицию героического эпоса и народ¬ной обрядовой лирики, переработанную в той или иной степени в духе рыцарской идеологии.
Германский героический эпос, засвидетельствованный в древне¬немецкой письменности лишь небольшим отрывком «Песни о Хильдебранте», продолжал существовать в народной эпической традиции всего раннего средневековья, несмотря на преследование церковью «языческих песен». Вместе с упадком дружинного быта и формированием феодального общества исчезает дружинный пе¬вец, но его эпический репертуар переходит к шпильману, новому типу бродячего профессионального певца. По-прежнему он встре¬чает интерес и в верхах феодального общества, и в широких на¬родных массах, где, по свидетельству латинских хроникеров, не только слушали, но и «пели» о королях и героях старого времени. Шпильманы вносили в старинные эпические сказания значительные сюжетные изменения. [82]
Сказания эти подвергаются христианизации и феодализации, переносятся в рамки новых общественных отноше¬ний. Архаическое искусство аллитерации заменяется рифмой, заим-ствованной из латинской и немецкой клерикальной поэзии, что при¬водит к полной стилистической перестройке традиционных формул эпического языка.
Развитие рыцарской культуры в XII в. ставит перед искусством шпильмана новые задачи. Героический эпос с его воинскими идеа¬лами должен был занять почетное место в новой светской литера¬туре феодального общества. Под влиянием образцов, заимство¬ванных из Франции (перевод «Песни о Роланде» попа Конрада Регенсбургского, около 1130 г., и др.), старинные эпические песни о Зигфриде и гибели Нибелунгов, о Дитрихе Бернском, Вальтере Аквитанском и многие другие перерабатываются в обширные эпи¬ческие поэмы, которые предназначаются уже не для песенного исполнения, а для рецитации по рукописи шпильманом или ученым клириком. В этом существенное различие между средневековым не¬мецким эпосом и русскими былинами или южнославянскими эпиче¬скими песнями. Былины и «юнацкие песни» дошли до нас в живой традиции народного творчества и устного исполнения народными певцами, тогда как немецкие средневековые эпические песни в своей первоначальной народной форме остались незаписанными и сохра¬нились только в литературной обработке конца XII —XIII вв. При этой обработке народные эпические сказания подверглись более или менее значительному влиянию рыцарской идеологии и новых литературных форм. «Песнь о Нибелунгах» написана около 1200 г., после переводных рыцарских романов Гартмана фон Ауэ и одно¬временно с рыцарской лирикой Вальтера фон дер Фогельвейде. Но сквозь внешний налет куртуазных отношений, нового рыцарско¬го быта и идеологии отчетливо проступает старое народное содер¬жание сказания, свободное от узкой сословной ограниченности, спе¬цифической для рыцарских романов куртуазного стиля. Простота и грубость, суровость и жестокость сохраняются и в позднейших обработках сказания о Нибелунгах как неизжитое наследие эпохи варварства.
Сюжеты немецкого эпоса XII—XIII вв. восходят по своему про¬исхождению к племенным эпическим песням эпохи «великого пере¬селения народов». Старые племенные противоположности эпиче¬ских сюжетов выступают достаточно отчетливо и в эту более позднюю эпоху. Отдельные сюжеты или циклы еще сохраняют свою самостоятельность. Франкский эпос о Зигфриде, бургундский о Гунтере, готский о Дитрихе и Эрманарике сближаются, но они еще не объединились в эпос немецкий. Процесс объединения остал¬ся незавершенным ввиду отсутствия для этого исторических пред¬посылок в феодально-раздробленной средневековой Германии.
Поэтому средневековый немецкий эпос не является в такой степени национальным, как эпос французский или испанский. Его герои не выступают как защитники общей родины или народа от иноплеменных захватчиков (как Роланд или Сид), их богатырские подвиги ограничены интересами личными и семейно-родовыми, племенными и феодальными. [83]
Характерно, что центром циклического объединения племенных эпических сказаний в процессе развит немецкого эпоса постепенно становится король гуннов Аттила (Этцель). Этот иноплеменный властитель играет в позднейших немецких героических сказаниях ту же роль идеального эпического монарха, которая принадлежит Карлу Великому в старофранцузском эпосе и князю Владимиру в русском.
Литературная обработка старых эпических песен в героические поэмы происходит почти исключительно на юго-востоке Германии, в придунайских землях, на территории Баварии и Австрии, где еще не сложилась в полной мере новая рыцарская культура. На запад в передовых прирейнских землях, немецкое рыцарство увлекает в это время куртуазными романами, импортированными из Франции уже с 1170-х годов. Старая героическая песня осталась здесь народным искусством, которое не нашло отражения в письменной литературе феодального общества.
«Песнь о Нибелунгах» (около 1200 г.) представляет обширную поэму, состоящую из 39 песен («авантюр») и насчитывающую около 10.000 стихов, объединенных в строфы по четыре стиха парными рифмами).
В городе Вормсе, в королевстве бургундов, так рассказывает поэма, царствуют король Гунтер и его братья. Зигфрид, королевич с нижнего Рейна, заслышав о красоте сестры Гунтера Кримхильды, приезжает в Вормс, чтобы добыть себе невесту. Он помогает Гунтеру в его войнах, видит Кримхильду на празднике, устроение в честь победителя, и просит у Гунтера ее руки. За это Гунтер требует от Зигфрида помощи в своем сватовстве к Брюнхильде, царствующей в далекой Исландии. С помощью шапки-невидимки Зигфрид помогает Гунтеру одолеть Брюнхильду в воинских состязаниях и укрощает невесту на брачном ложе, передав ее нетронутой своему другу. Обман раскрывается через несколько лет в споре между королевами, когда Кримхильда показывает Брюнхильде пояс и кольцо, отнятые у нее Зигфридом в брачную ночь. Месть за Брюнхильду с согласия Гунтера берет на себя Хаген фон Тронье, старейший вассал бургундских королей: он изменнически убивает Зигфрида во время охоты и отнимает у Кримхильды наследие Зигфрида, клад Нибелунгов, погружая его на дно Рейна. Много лет спустя неутешная Кримхильда выходит замуж за короля гуннов Этцеля (Аттилу) и зазывает братьев к себе в гости, чтобы отомстить за Зигфрида. В пиршественном зале, по наущению Кримхильды, разгорается бой. В сражении с гуннами поочередно погибают все бургундские витязи. Гунтера и Хагена берет в плен Дитрих Бернский, сильнейший из вассалов Этцеля. Кримхильда велит убить их обоих; последним она убивает Хагена, который отказывается выдать клад, похищенный у Зигфрида. Тогда старый Хильдебрант, начальник дружины Дитриха, убивает Кримхильду, виновную в гибели стольких славных витязей.
Немецкая «Песнь о Нибелунгах» является результатом транс формации старинного эпического сказания под влиянием рыцарской литературы конца XII в. На последней ступени этой трансформации «Нибелунги» приближаются к типу рыцарского романа, рассказывающего о любви и мести Кримхильды, с типичными мотивами рыцарского служения даме, супружеской любви, феодальной чести и верности. [84] [85 – илл.]
Зигфрид изображается как королевич знатно¬го рода и рыцарского воспитания, полюбивший Кримхильду по слухам о ее красоте. Кримхильда в течение многих лет хранит вер¬ность любимому мужу, с которым живет в идиллических семейных отношениях. Пышные праздники, пиршества и турниры чередуются с битвами, в которых проявляются воинская доблесть и сила витя¬зей. Поэма развертывает идеальную картину военной и мирной жизни феодального общества в эпоху расцвета рыцарской куль¬туры. Широкое и развернутое эпическое повествование далеко ушло от стиля краткой героической песни, засвидетельствованного в «Эдде» или в «Песне о Хильдебранте». Оно богато эпизодами и описа¬тельными подробностями, разговорными сценами и картинами ду¬шевных переживаний.
В то же время сквозь налет этой литературной обработки вы¬ступают подлинные черты героического народного эпоса, к которо¬му восходят монументальные образы героев и основные мотивы и драматические ситуации эпического сказания. Таковы молодой герой Зигфрид, который становится жертвой «подлого предатель¬ства» (Энгельс)1 (1 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 11, с. 65.). Это и его антагонист «суровый Хаген», героический злодей, образец непреклонного мужества и феодальной верности дружинника или вассала, ради чести и славы господина готового на подвиги и преступления. Это строптивая невеста Брюнхильда, виновни¬ца кровавых раздоров, и кроткая, любящая Кримхильда, «прекрас¬ная девушка, любимая всеми», которая как мстительница за своего возлюбленного превращается в «бесовскую фурию», вдохновляю¬щую братоубийственную распрю между родичами до полного уничтожения виновников гибели Зигфрида. Из немецкого эпоса о Дитрихе в «Нибелунги» переходит образ Этцеля (Аттилы) как го¬степриимного и доброго, но пассивного эпического короля и само¬го Дитриха Бернского с его дружинниками, сильнейшего и справед¬ливейшего из героев.
Несмотря на феодально-христианскую обработку, сюжет поэмы о Нибелунгах содержит пережитки более ранних ступеней развития сказания, оттесненные в поэме на задний план: рассказы о первых подвигах молодого Зигфрида, о его победе над драконом и добыче им клада Нибелунгов и о чудесной деве-воительнице Брюнхильде. Основанные на древней богатырской сказке, связанной с мифологи¬ческими представлениями германского язычества, сказания превра¬тились в рыцарской поэме XII в. в традиционный сказочный мотив, не всегда понятный самому шпильману и его христианской аудито¬рии. Для восстановления этих элементов сказания, затемненных в немецкой поэме, особенно важное значение имеют скандинавские источники: героические песни старшей «Эдды», к которым примы¬кают «Сага о Волсунгах» и прозаический рассказ в «Эдде» Снорри. Песни «Эдды», относящиеся к разному времени (IX —XII вв.), отра¬жают различные последовательные версии развития сказания на скандинавской почве; более поздние прозаические источники (ХІІІ в.) делают попытку свести эти противоречия к связному единству биографического повествования. [86]
Особое место в скандинавской традиции занимает норвежская «Сага о Тидреке» (XIII в.), которая основывается на нижненемецких песнях и, таким образом, сохра¬няет форму поэтической обработки сказания, непосредственно предшествующую поэме о Нибелунгах (XII в.).
Как видно из сопоставления указанных источников, о юности Зигфрида суще¬ствовали разноречивые сказания. Он сын Зигмунда, о котором «Сага о Волсунгах» сохранила обширное сказание. Но вместе с тем (и это представление, по-видимому, более древнее) Зигфрид вырастает в лесу, как безродный отрок, на попечении вол¬шебного кузнеца. Кузнец кует Зигфриду меч для его первого подвига, но меч не вы¬держивает испытания; тогда сам Зигфрид выковывает себе достойное оружие, ко¬торым рассекает наковальню. Зигфрид добывает несметный клад («сокровище Нибелунгов»), по одним сказаниям — победив альбов (карликов), первоначальных владельцев клада, по другим — огнедышащего дракона. По немецкой версии, он ис¬купался в крови дракона и стал неуязвимым (отсюда его прозвище «роговой Зиг¬фрид»), кроме одного места между лопатками, куда упал липовый листочек; в это место его поражает предательский удар Хагена. По скандинавским источникам, кровь дракона попала ему на язык и он научился понимать песни птиц. С кладом связана шапка-невидимка, которой Зигфрид пользуется в немецком сказании, Чтобы помочь Гунтеру в его состязании с Брюнхильдой.
В скандинавских сказаниях на кладе лежит проклятие первого владельца (карлика Андвари), у которого боги насильно отняли золото и волшебное кольцо. По этому проклятию клад приносит смерть всем его владельцам. В «Эдде» Снорри этот мотив служит основой циклического объединения сказаний о Зигфриде и гибели Нибелунгов.
Разноречивость этих эпических сказаний связана с обычными условиями развития устной традиции, с параллельным существова¬внием целого ряда песен, представляющих различные версии того же сказания. Песни о подвигах молодого Зигфрида, о драконе и кладе, несомненно, существовали и в немецкой эпической традиции. Об этом свидетельствует сама «Песнь о Нибелунгах» (в кото¬рой Хаген рассказывает Гунтеру о молодости Зигфрида), а также «Песнь о Зейфриде», средневековая немецкая песня о юности Зиг¬фрида, сохранившаяся лишь в поздней и сильно искаженной печат¬ной редакции XVI в., послужившей впоследствии источником для популярной «народной книги» о Зигфриде.
В одной из песен «Эдды» («Песнь о Сигрдрифе») рассказывает¬ся, что Сигурд разбудил валькирию Сигрдрифу, погруженную бо¬гом Одином в волшебный сон на вершине горы. Только витязь, не знающий страха, мог проникнуть к спящей и обручиться с ней. Этот сюжет представляет вариант распространенной в мировом фольклоре сказки о спящей красавице, связанный здесь с популярным героем германского эпоса. В некоторых, более поздних скандинавских версиях, особенно в «Саге о Волсунгах», эта вальки¬рия отождествляется с Брюнхильдой. По этой поздней версии, Сигурд, разбудив Брюнхильду от волшебного сна, обручился с ней, но позже изменил ей, околдованный напитком забвения, который под¬несла ему мать Гудруны, и просватал Брюнхильду своему назван¬ному брату Гуннару. Немецкие версии сказания не знают этого мотива, который является продуктом позднейшего, притом исклю¬чительно местного скандинавского развития, попыткой психологи чески углубить и мотивировать ставшие непонятными отношения между Зигфридом и Брюнхильдой. [87]
Однако под влиянием романти¬ческой германистики первой половины XIX в., исходившей из неправильного представления о безусловной архаичности всех моти¬вов скандинавской традиции, романическая версия о юношеской любви Зигфрида и Брюнхильды прочно вошла в многочисленные популярные переложения германских эпических сказаний и в осно¬ванную на них художественную литературу XIX в.
В сказании о сватовстве Гунтера между «Эддой» и немецкой поэмой суще¬ствует также значительное различие. В скандинавских источниках Сигурд добывает Гуннару невесту, поменявшись с ним обликом; он проезжает вместо него через пламя, окружающее дворец Брюнхильды, три ночи он делит с ней ложе, но, верный своему названному брату Гуннару, кладет свой меч между ней и собой. Обе версии сказания о Зигфриде-свате — скандинавская и немецкая — в разной форме отражают весьма древний бытовой мотив помощника в сватовстве, заступающего жениха на брачном ложе (пережиток группового брака). Гибель Гунтера также имеет в сканди-навских источниках иную мотивировку, чем в немецких: Атли зазывает к себе бургундов, чтобы завладеть кладом Сигурда, наследием его жены; Гудруна мстит мужу за убийство братьев — она убивает его во время поминальной тризны и сжи¬гает его дворец. Скандинавская версия сохранила здесь первоначальную форму ска¬зания более близкую к историческим фактам — гибели бургундского царства, раз¬рушенного гуннами в 437 г., и смерти Аттилы (453), виновницей которой последующее поэтическое предание сделало германскую пленницу Ильдико (Хиль¬ду). Эта первоначальная версия сохраняет отпечаток более древней стадии обще¬ственного быта, в которой родовые отношения (связи по крови) крепче семейных; она рассказывает о мести мужу за родичей. В немецкой версии в результате сбли¬жения со сказанием о Зигфриде месть сестры за братьев заменяется местью вдовы за мужа в соответствии с новыми общественными отношениями и понятиями фео¬дально-христианской эпохи.
В противоположность историческому сказанию о гибели бургундского царства, сказание о Зигфриде не имеет прямых исторических источников. Господствовавшая в первой половине XIX в. «мифологическая школа» исходя из общей мысли, что большинство эпических сказаний являются природными мифами, приуроченными на позднейшей стадии развития к именам эпических героев, пыталась объяснить и сказание о Зигфриде как героизованный миф. С этой точки зрения в Зигфриде хо¬тели видеть солнечного бога, который на заре своей жизни побеждает силы тьмы, убивает дракона, добывает клад и девушку, а на закате своего пути становится жертвой темных сил, которые околдовывают его волшебным напитком, отнимают девушку и клад и обманом убивают. Исторические бургунды в процессе развития эпоса заменили мифических «Нибелунгов», олицетворявших собой темные силы подземного мира: название «Нибелунги» происходит от слова Nebel — «туман» («дети туманов»); в «Эдде» — Нифльхейм означает подземный мир, страну умерших, «область тумана».
Основным звеном этой теории является мотив обручения Зигфрида с Брюнхильдой и отождествление спящей валькирии, разбуженной Сигурдом (в «Эдде»), с Брюнхильдой. Поскольку это отождествление, засвидетельствованное лишь в по¬здних скандинавских источниках, признается в настоящее время не отражением древнего мифа, а позднейшим поэтическим вымыслом, мифологическое истолкова¬ние образа Зигфрида лишается своей важнейшей опоры. Точно так же поэтическая мифология скандинавских источников (связь Сигурда и его предков с Одином, валькириями и т. п.) не является, как думали «мифологи», исконным и архаическим отражением «общегерманской» мифологии, будто бы уцелевшей на языческом севе¬ре: это новый результат специфического местного развития сказания в скан¬динавских странах в «эпоху викингов» (IX—XI вв.)
Этим не исключается, конечно, мифологическое происхождение отдельных ска¬зочных мотивов эпоса (бой с драконом, добыча клада, пробуждение «спящей краса¬вицы» и др.), сохранивших в поэтической форме целый ряд пережитков первобытных общественных отношений и верований даже там, где они заново переосмыслены, как в немецкой «Песне о Нибелунгах», новой, феодально-христианской идеологией рыцарского общества. [88]
Вопрос о том, как сложилась «Песнь о Нибелунгах», занимал исследователей немецкого эпоса с начала XIX в. Опираясь на рабо¬ту Ф. А. Вольфа («Пролегомены к Гомеру», 1795), который отри¬цал существование индивидуального автора «Илиады», Карл Лахман и его школа рассматривали «Песнь о Нибелунгах» как редакционный свод анонимных народных песен, соответствующих по своему содержанию последовательным эпизодам сказания. Дальнейшая критическая работа над историей германского эпоса обнаружила несостоятельность концепции Лахмана (как и анало¬гичной концепции происхождения французских эпопей). Новейшие исследования Хойслера показали на основании сопоставления «Ни¬белунгов» со сходными по содержанию песнями «Эдды», что в ос-нове поэмы лежат две краткие эпические песни, соответствующие двум основным частям поэмы: песня о Зигфриде-свате (сватовство Гунтера к Брюнхильде и убийство Зигфрида) и песня о гибели бур¬гундов (месть Кримхильды). Развитие краткой эпической песни в поэму происходило путем дальнейшего развертывания сюжета песни, обогащения его новыми действующими лицами, эпизодами, описательными подробностями и т. д.
Эта переработка героической песни, сложившейся в эпоху «великого переселения народов» (V—VI вв.) в большую эпическую поэму, совершается несколькими последовательными этапами, причем окончательная редакция по¬эмы (около 1200 г.) является продуктом творчества индивидуально¬го поэта и отражает влияние рыцарской литературы XII в. Этот путь разрастания героической песни в эпопею, который может быть прослежен для «Нибелунгов» с помощью сравнения последова¬тельных отражений сказания в песнях «Эдды», в «Тидрексаге» и в немецкой поэме, является вполне закономерным для эволюции старых эпических песен в феодальную эпоху.
Литературный интерес к «Нибелунгам» возрождается в Герма¬нии в середине XVIII в. в связи с обращением бюргерского Просве¬щения к немецкому национальному прошлому (первое издание Бодмера в 1757 г.). В эпоху романтизма «Песнь о. Нибелунгах» про¬славлялась как «немецкая Илиада». Романтическая германистика (Я. Гримм и его школа) положила начало ее изучению; в XIX в. создается целая «наука о Нибелунгах». Под знаком романтического интереса к германскому национальному эпосу стоят многочис¬ленные драматические обработки «Нибелунгов» в немецкой литера¬туре XIX в., опирающиеся как на немецкую, так и на скандинав¬скую традицию: «Герой Севера» романтика Фукэ (1810), «Нибелун¬ги» Геббеля (1862) и в особенности музыкальная тетралогия Вагнера «Кольцо Нибелунга» (1842-1862), наиболее способство¬вавшая широкой художественной популяризации этого сказания. Исключительно на скандинавские источники опирается роман¬тическая драма молодого Ибсена «Воители в Хельгеланде» (1858). [89]
Немецкая националистическая критика всегда видела в образе юного Зигфрида «германского героя» по преимуществу, носителя героических воинских качеств, будто бы специфических для «немец¬кого духа». На самом деле идеал бесстрашного героя-воина, вопло¬щенный в германском эпосе в образе Зигфрида, одинаково характе¬рен для эпического творчества всех народов.
«Песнь о Нибелунгах» не стоит одиноко в средневековой немец¬кой поэзии. В репертуаре шпильманов сохранились многочис¬ленные сюжеты старого героического эпоса, в различной степени переоформленные и приспособленные к вкусам рыцарского обще¬ства. К числу таких поэм относится «Гудруна» (около 1210 г.), на¬писанная вариантом «нибелунговой строфы».
Основная часть поэмы — сказание о похищении Хильды — встре¬чается со сходными именами в различных скандинавских источни¬ках. Сказание о похищении Хильды имеет, по-видимому, очень древ¬нее происхождение, и местом его действия, как показывают геогра¬фические названия, с самого начала было Северное море. В скандинавских версиях выступают архаические черты патриархального готового строя: брак, связанный с «умыканием» невесты и последующим «выкупом». В немецкой поэме отражается более поздняя историческая эпоха — опустошительные набеги норманнов на побе¬режье Северного моря (IX-XI вв.). Сватовство Хетеля разукраше¬но традиционными для шпильманского эпоса XII в. авантюрными чертами — поездки за море за невестой, которая добывается хит¬ростью или силой, обычно с помощью чудесных помощников. Ха¬рактер этой разработки сюжета о сватовстве, широко популярного в немецкой эпической литературе XII в., связан с исторической обстановкой крестовых походов, раздвинувших географический горизонт западноевропейского общества и вызвавших любопытство к заморским странам. С мотивами фантастических морских путе¬шествий, распространенными в средневековой литературе и в ко¬нечном счете восходящими к восточным источникам, связана и «робинзонада» юного Хагена на острове грифов, не имеющая прямого отношения к героическому сказанию. Сказание о Гудруне вряд ли имеет самостоятельные источники: оно является вариантом похи¬щения Хильды, обычным в эпосе и сказке «вторым кругом» пове¬ствования, в котором шпильман еще раз проводит перед слушате¬лем уже знакомых ему героев. При этом, как в «Нибелунгах», бытовая обстановка, в которой развертывается действие поэмы, принадлежит целиком позднейшей феодальной культуре XII в., с Чем отличием, что здесь еще более широко развернуты картины не только боевой, но и мирной жизни рыцарского замка (жизнь Гудруны в плену у норманнов и др.). Впрочем, поэма, сохранившаяся в единственной рукописи, не имела в средние века распространения, вероятно, потому, что по своему сюжету она осталась изолирован¬ной в процессе циклизации средневекового эпоса.
