песни «эдды» - основного памтника двернеисландской литры. героические и мифологические песни. история названия памятника, герои и сюжеты.

Основные памятники древнеисландской художественной литера­туры распадаются на три группы: песни «Эдды», поэзия скальдов и прозаические саги.

 

«Эддой» называется сборник песен, частью мифологического и морально-поучительного (дидактического), частью героического содержания. Сборник составлен в XIII в. из песен разного времени, по данным языка и стиля — от IX до конца XII в., анонимных и со­хранявшихся в устной традиции. Свое название сборник получил в XVII в. от первого издателя, который увидел в нем источник про­заического трактата по вопросам поэтики исландца Снорри Стурлусона, носившего заглавие «Эдда» (написан около 1222 — 1223 гг.), и перенес это заглавие на изданную им рукопись. В отличие от младшей, или прозаической, «Эдды» Снорри более старый пе­сенный сборник принято называть старшей, или поэтической, «Эд­дой». Значение слова «Эдда» — неясное. По сравнению с поэзией скальдов песни «Эдды» по своему содержанию и стилю предста­вляют более древний жанр народного эпоса и дидактики, непосред­ственно связанный с древнегерманской аллитерационной поэзией. Большинство героических песен «Эдды» восходит по своим сюже­там к эпической поэзии континентальных германцев, тогда как ми­фологические песни не имеют параллелей у немцев и англосаксов, может быть, потому, что эти народы подверглись более ранней и глубокой христианизации. Однако сравнение песен «Эдды» между собой и с памятниками эпической поэзии других германских наро­дов позволяет установить глубокое своеобразие скандинавского эпоса как в трактовке традиционных и в разработке новых сюже­тов, так и в особенностях поэтического стиля. В частности, это от­носится и к метрической форме эддической поэзии, которая соеди­няет древнегерманскую аллитерацию со строфическим оформле­нием, отсутствующим у западных германцев.

Мифологические песни «Эдды» заключают сказания о богах и поучения житейской мудрости, облеченные в мифологическую форму божественных установлений. Они основаны на развитой си­стеме языческих верований и мифологии, окончательно сложившей­ся у скандинавских народов в «эпоху викингов», но уходящей свои­ми корнями в мифологические представления древних германцев.

Как все антропоморфические религии, скандинавское язычество представляло себе богов по идеализованному образу людей. Боги представлялись более могущественными и совершенными, чем обы­кновенные люди, но отнюдь не всемогущими и бессмертными или лишенными человеческих страстей и страданий. [38]

 

Мифы рассказывали о рождении богов и содержали указание на их грядущую гибель. За человекообразными богами стояли более древние пережитки тотемистических представлений: с богами связаны священные жи­вотные (например, волк или ворон как спутники Одина). Широко распространена вера в существование «оборотней» («человек-волк»); душа человека (его «двойник») также появляется в звери­ном облике. «Государство богов» строится по образцу человеческо­го общества, как патриархальный род. Однако и здесь в идеализированной форме мифа сохраняются пережитки более древних семейных и общественных отношений (группового брака и матриархата); поэтому, например, богиня Фригг, жена Одина, в его отсутствие становится женой его братьев; Фрейр и Фрейа, брат и сестра, являются мужем и женой.

Верховный бог скандинавской мифологии Один (у западных гер­манцев — Водан) — отец и родоначальник богов, творец и устрои­тель земли, создатель рода человеческого. Один — бог войны, да­рующий победу в битвах. Храбрейшие витязи, павшие в бою, пируют вместе с ним в Валгалле («чертоге мертвых»), куда их при­водят валькирии — воинственные девы, дочери Одина. Каждый день витязи тешатся в боях, но раны, которые они при этом наносят друг другу, тотчас же заживают, и за битвой следует веселое пиршество. Религия Одина отражает воинские идеалы скандинавских дружин­ников «эпохи викингов». Один — также бог мудрости, пророчеств и заклинаний и покровитель поэзии. Он изображается одноглазым: другой глаз он отдал великану Мимиру за знание будущего. С копьем в руке, в широкополой шляпе он странствует по земле, принимая участие в человеческих делах и покровительствуя своим любимцам среди героев, из которых некоторые (например, Сигурд) ведут свой род от Одина.

Из других богов наибольшим почитанием пользовался Тор (у западных германцев Донар) — бог грозы, вооруженный каменным молотом (орудие каменного века), которым он поражает враж­дебных богам великанов. «Рыжебородый Тор» является покровите­лем земледелия, и в его облике в противоположность Одину, почи­таемому дружинами викингов, отчетливее выступают черты скандинавского «бонда» (крестьянина). Именно с этой стороны Один и Тор сопоставлены в одной из песен «Эдды» («Слово о Харбарде»), изображающей перебранку между ними.

Особое место среди богов занимает Локи, известный лишь в скандинавской мифологической традиции и представляющий злое, разрушительное начало, может быть, первоначально — бог ог­ня. Локи стоит между богами и великанами и будет сражаться про­тив богов в последней битве перед концом мира.

Среди богинь первое место занимает Фригг, жена Одина, боги­ня любви и покровительница браков, олицетворение рождающего начала в природе.

Надземному миру, в котором обитают боги, скандинавская ми­фология противопоставляет обиталище людей — «срединную зем­лю» («Мидгард») — и подземное царство мертвых («Нифльхейм»), в котором царствует великанша Хель. [39]

Представление о подземном царстве мертвых, связанное с погребением в курганах, древнее веры в Валгаллу, но продолжает существовать с ней рядом; в результате слагается компромиссное представление: в царство Хель отправ­ляются все умершие, кроме героев, удостоившихся Валгаллы.

Кроме богов, скандинавская мифология знает духов природы — следствие первобытных анимистических представлений, великанов, царство которых лежит за морем, и карликов («альбов» или «двергов»), скрывающихся в недрах земли. Великаны, олицетворяющие стихийные, разрушающие силы природы, находятся в непрестанной борьбе с богами и людьми. Карлики владеют несметными сокрови­щами в недрах гор и являются искусными кузнецами. Таким «му­дрым альбом» является, например, волшебный кузнец Веланд, о котором рассказывает одна из героических песен «Эдды» («Слово о Веланде»).

Сказания о волшебных кузнецах, распространенные у многих народов, восходят к начальной стадии развития обработки метал­лов, когда умелый кузнец, изготовляющий оружие, представлял ремесло, известное немногим, а потому особенно ценимое и окружен­ное суеверными представлениями.

Многочисленные имена богов и сказания о них, сохраненные в песнях «Эдды» и отчасти в поэзии скальдов и впоследствии систе­матизированные Снорри в прозаической «Эдде», лишь частично на­ходят соответствия в мифологических представлениях других гер­манских племен, являясь в значительной степени продуктом мест­ного, более позднего развития скандинавского язычества. К таким поздним скандинавским новообразованиям «эпохи викингов» отно­сится, например, воинская религия Одина с Валгаллой и валькирия­ми. У континентальных германцев Водан известен преимуществен­но как бог мертвых, водитель душ, предводитель призрачной «дикой охоты»: из этих более древних представлений, связанных с культом умерших, развились в дальнейшем его функции как бога войны и волшебства, известные из скандинавской мифологии.

 

Немецкие буржуазные националисты и в особенности «теоретики» немецкого фашизма пытались на основании исландской «Эдды» представить воинскую рели­гию Бодана как «национальную религию» немцев. Эти устарелые романтические концепции отброшены современной наукой.

 

Вообще религиозные представления континентальных германцев IV—V вв., гораздо более примитивные, еще не успели, по-видимо­му, оформиться в ту сложную и разработанную мифологическую систему, которую мы находим в скандинавских поэтических памят­никах IX—XII вв. Но даже для самой Скандинавии далеко не все, что известно как содержание мифологической поэзии, было предме­том культа и бытовой религиозности. Несомненно также некоторое влияние христианских представлений на позднейшую поэтическую обработку и систематизацию скандинавских мифов. [40]

Все известные нам памятники исландской мифологической поэзии записаны в хри­стианскую эпоху и христианами, а это не могло не отразиться и на характере их письменной традиции.

 

3

Наиболее полную картину скандинавской мифологии дает «Волуспа» («Прорицание пророчицы»), песня о происхождении и грядущей гибели мира, которой открывается «Эдда». Пророчица, разбу­женная Одином от смертного сна, вещает людям тайны прошлого и будущего, открытые ее взору.

 

Из бездны существовавшей до сотворения мира, первым родился великан и Имир. От Имира ведут начало род великанов, которые древнее богов, и боги, выступающие как создатели и устроители мироздания. По другому эддическому источнику («Песня о Гримире») боги убили великана Имира и из тела убитого созда­ли мир: из крови ― моря и реки, из мяса ― землю, из костей ― горы, из мозга ― облака, из черепа ― небесную кровлю. Аналогичные мотивы встречаются и в других первобытных мифах о сотворении мира (в частности, они отражены и в русской «Голубиной книге»). Люди были созданы богами из Аска и Эмблы («ясе­ня» И «ольхи»), в которые боги вдохнули дыхание жизни. Пророчица описывает устройство мироздания: землю осеняет мировое древо, ясень Иггдрасиль ― образ, сходный с «древом жизни» библейских сказаний и с «крестным древом» поздней­шей христианской легенды, но развившийся, по-видимому, самостоятельно из куль­та деревьев, характерного для первобытных аграрных религий. У его корней ключ Урдр, источник мудрости, и чертог, в котором живут три вещие девы Норны, боги­ни судьбы, назначающие жребий каждому из людей. Боги ведут блаженную жизнь на полях Идавёлль, пока по их вине не разгорается первая война. Смерть светлого бога Бальдра, вызванная коварством Локи, является первым предвещанием гряду­щей «гибели богов». Дальше слова пророчицы говорят о будущем. На земле среди людей начинаются кровавые распри: «брат губит брата», «волчий век» наступает перед концом мира. Звучит рог Хеймдала, охраняющего царство богов. На мир надвигаются полчища чудовищ: огромный волк Фенрир разрывает свои цепи, при­ближается корабль мертвецов, которым правит Локи, с ним вместе подымаются мировой змей, опоясывающий землю, и огненный великан Суртр. Волк пожирает Одина, змей одолевает Тора, небесные светила падают на землю, которая сгорает в огне мирового пожара. Но за гибелью богов пророчица видит новую землю, во­скресшую и очищенную, и богов, восставших для новой, блаженной жизни на по­лях Идавёлль.

 

Мифологические представления, лежащие в основе «Волуспы», могут быть иллюстрированы многочисленными параллелями из ис­тории первобытного мифологического мышления, но грандиозное обобщение и систематизация этих представлений в поэтическом ви­дении произошли сравнительно поздно и, по всей вероятности, не без влияния христианских представлений о конце мира. Предпола­гают, что «Волуспа» возникла в середине X в. в Исландии и являет­ся своеобразной попыткой дать поэтический свод германских язы­ческих верований в известном сопоставлении с новым учением христианской церкви.

 

Мифу о Бальдре, о котором упоминает «Волуспа», посвящена «Песня о страннике» (или «Сны Бальдра»).

 

Светлому богу Бальдру, сыну Одина, снятся зловещие сны, предвещающие смерть. Чтобы спасти Бальдра, мать его Фригг берет клятву со всех живых су­ществ и предметов не вредить ее сыну, но забывает при этом неопасную на вид омелу (растение, паразитирующее на дубе). Радуясь неуязвимости Бальдра, боги бросают в него различным оружием. Локи же делает копье из омелы и вручает его слепому богу Ходру, направляя его руку так, что он становится, помимо своей во­ли, убийцей Бальдра. Последняя часть «Волуспы», заключающая пророчество о во­скресении богов, предвещает и возвращение Бальдра в чертоги Одина. [41]

 

Было высказано предположение, что миф о Бальдре является поздним скандинавским отражением христианских представлений о смерти и воскресении Христа. Некоторые ученые усматривали в нем влияние распространенных восточных культов «умирающего и воскресающего бога» (Озирис, Адонис, Дионис и др.). На самом деле несомненное сходство этих мифологических сюжетов объяс­няется общими представлениями первобытных аграрных религий, олицетворяющими смену времен года в мифологическом образе «смерти и воскресения» божества.

В мифологических песнях, героем которых является Один, этот последний неизменно выступает как учитель мудрости; в форме во­просов и ответов или прямых поучений он объясняет тайны мироздания, поучает морали, правилам человеческого поведения.

Из пе­сен этого цикла особенный интерес представляют «Изречения Высокого» — собрание моральных сентенций, поучений и загово­ров, приписанное Одину. Подобные стихотворные изречения народ­ной мудрости принадлежат к древнейшим жанрам устного творче­ства и весьма ярко характеризуют общественный быт и принципы поведения людей «эпохи викингов», их понятия о воинской добле­сти, личном достоинстве, житейском благоразумии, об отношениях между мужчиной и женщиной, между друзьями и врагами, суровый дух, присущий варварскому обществу.

Прежде чем в дом

войдешь, все входы

ты осмотри, ты огляди,—

ибо, как знать,

в этом жилище

недругов нет ли.

 

Муж не должен

хотя бы на миг

отходить от оружия,

ибо, как знать,

когда на пути

копье пригодится.

 

День хвали вечером,

жен — на костре (т. е.

после смерти — Ред.),

меч — после битвы,

дев — после свадьбы,

лед — если выдержит,

пиво — коль выпито

и т. д.

 

Песни о Торе рассказывают о его боях с великанами.

 

В «Песне о Трюме» великан похищает у спящего Тора его оружие — молот Мьёлльнир. За возвращение украденного Трюм требует себе в жены богиню Фрейю. Боги решают отправить самого Тора в страну великанов, нарядив его не­вестой. Локи сопровождает Тора, переодетый служанкой. На свадебном пиру не­веста поражает великанов своей прожорливостью; она одна съедает восемь лососей и выпивает три бочки меда. Когда Трюм хочет поцеловать свою невесту и при­подымает ее покрывало, он испуган ее сверкающими глазами. Наконец, чтобы ос­вятить брак, приносят молот Мьёлльнир. Обрадованный Тор, завладев своим ору­жием, избивает великанов. [42]

 

Сюжет этой песни пользовался, по-видимому, большой популярностью у скандинавских народов. Он сохранился и в устной тра­диции в народных балладах, записанных в XVI—XVII вв. В основе эпического сюжета лежит, вероятно, грозовой миф; в сходной по содержанию эстонской народной сказке похищение молота сопро­вождается засухой, а возвращение его богу-громовнику — грозовым дождем.

Песни о Торе характерны своим грубоватым юмором и бы­товым реализмом в трактовке фантастического сюжета. Своим по­вествовательным, эпическим содержанием они значительно отли­чаются от мифологической дидактики песен об Одине. Тип короткой эпической песни, представленный в «Песне о Трюме», как и в некоторых героических сюжетах, принадлежит, вероятно, к древнейшему слою эддической традиции (IX в.), восходящему к древнегерманскому эпическому творчеству.

К наиболее поздним из песен мифологического цикла относится «Перебранка Локи». Здесь Локи является непрошеным на пир бо­гов и поносит всех пирующих, напоминая каждому его преступления, о которых рассказывают мифы. Особенно достается богиням: все они оказываются виновными в распутстве, а некоторые (как Фрейя) — даже в кровосмешении. Автор этой сатиры на богов использовал старинный жанр народной поэзии — «бранные», или «по­зорящие», песни (ср. кельтский эпос), высмеивающие соперника или врага; о существовании таких песен у скандинавских народов свиде­тельствуют многочисленные показания бытовых саг и запрещения исландских законов. Критическая оценка древних мифов в этом произведении «отражает, — по словам Энгельса,— то время, когда вера в старые мифы была полностью утрачена»1. При этом пред­метом моральной критики становятся прежде всего непонятные пережитки архаических форм семейных отношений (группового брака, матриархата), вступившие в резкое противоречие с новыми нормами общественной нравственности. (1 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Изд. 2, т. 21, с. 42. Прим.)

 

4

Из героических песен «Эдды» большая часть посвящена сказа­ниям о Зигфриде, о гибели Нибелунгов (Аттила и Гунтер), об Эрманарике и Сванхильде, т. е. эпическим сюжетам, сложившимся у континентальных германцев (готов, бургундов, франков) в эпоху «великого переселения народов». Эти песни проникли в Норвегию, по-видимому, в VI—VII вв. через северную Германию и подверглись там, а затем в Исландии, дальнейшей поэтической переработ­ке. Подобно тому как русские былины киевского цикла сохранили у олонецких сказителей воспоминания о днепровских степях, о князе Владимире и временах татарщины, так и в песнях «Эдды» об их первоначальной родине свидетельствуют упоминания о франкских готских витязях, о горах Рейна и гуннских степях, хотя в то же время появляется и новый, скандинавский пейзаж, с его глетчерами и горными водопадами. [43]

Имена эпических героев получили сканди­навскую форму: вместо Гунтера и Хагена — Гуннар и Хогни, вме­сто Аттилы и Эрманарика — Атли и Иормунрек, Зигфрид называет­ся Сигурдом, Кримхильда носит имя Гудруны. Появляются новые действующие лица, известные только скандинавской эпической тра­диции, например Оддруна, сестра Атли и возлюбленная Гуннара. В «эпоху викингов» героический эпос отражает мифологические представления воинской религии Одина: Один и его валькирии принимают участие в судьбе героев; в позднейших исландских источниках («Сага о Волсунгах») Сигурд и его предки ведут свой род от Одина.

Составитель «Эдды» расположил собранные им исландские ге­роические песни в последовательности развития сюжета, рассма­тривая их, по-видимому, как эпизоды одного сказания, охватываю­щего юношеские подвиги Сигурда, сватовство Гуннара и смерть Сигурда, гибель Нибелунгов и сказание об Эрманарике и Сванхильде, которое в скандинавских версиях примкнуло к Нибелунгам в процессе генеалогической циклизации (Сванхильда является здесь дочерью Сигурда и Гудруны, последней в роде бургундских коро­лей). На самом деле собранные в «Эдде» героические песни возни­кли независимо друг от друга, в разное время и содержат разные, часто противоречивые версии, отражающие последовательное раз­витие устной поэтической традиции на скандинавской почве, в Нор­вегии и Исландии. «Эдда» содержит, например, три разные песни о Сигурде-свате, две — о гибели Нибелунгов, две — об Эрманарике и Сванхильде; сказания о юности Сигурда сохранились в форме от­рывочных диалогических строф, объединенных прозаическим повествованием. [44]

Наиболее ранние по своему содержанию и стилю про­изведения приближаются к древнегерманскому типу краткой героической песни, представленному в немецкой «Песне о Хильдебранте». Более поздние обширнее по объему и переходят от сжато­го эпического рассказа к психологическому углублению и раскры­тию отношений между действующими лицами. Так создается спе­цифическая для поздней исландской традиции версия о любви Брюнхильды и Сигурда, предшествовавшей сватовству Гуннара, которая придает отношениям между героями характер сложной психологической трагедии. В X—XI вв. возникает новый жанр ге­роической элегии: традиционный эпический сюжет служит в ней материалом для лирико-драматической обработки. Плач Гудруны над телом убитого Сигурда, жалоба Оддруны, оплакивающей свое­го возлюбленного Гуннара, рассказ Брюнхильды в царстве Хель о нанесенных ей на земле обидах представляют переработку герои­ческого сказания в форме лирического воспоминания о прошлом. Таким образом, при всем архаизме эддической традиции в целом по сравнению с немецким эпосом XII —XIII вв. исландские версии германских героических сказаний содержат чрезвычайно харак­терные местные черты как результат позднейшего, чисто скан­динавского творчества. Сопоставление с немецкой формой сказания позволяет в таких случаях восстановить всю сложную историю его развития (см. ниже, глава 8).

Среди героических песен «Эдды» встречаются в небольшом чис­ле и более поздние сказания скандинавского происхождения (напри­мер, цикл песен о Хельги), с мотивами родовой мести, морских на­бегов и любви героя и валькирии. Песни эти, как и некоторые другие, не вошедшие в «Эдду», свидетельствуют о самостоя­тельных эпических сюжетах, возникших на скандинавском севере.