Одним из аспектов взаимодействия общества и природы является антропосоциогенез — происхождение человека и общества. В XIX веке учение об антропогенезе прочно связано с именем Ч.Дарвина. Главный вывод Ч.Дарвина — генетическое родство человека с животным, следовательно, естественное, природное происхождение человека в процессе эволюции, основными механизмами которой являются наследственность и естественный отбор, осуществляемый в процессе борьбы за существование.
Собственно возникновение человека с мышлением и речью, способного к трудовой деятельности совместно с себе подобными, было рассмотрено Ф.Энгельсом, сторонником трудовой гипотезы происхождения человека и общества. В работах «Диалектика природы», «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека» Энгельс предположил существование сложного маятникообразного движения от биологических к качественно новым, социальным закономерностям и обратно в процессе антропогенеза. В силу изменения природных условий жизни будущий человек стал чаще использовать продукты природы в своей деятельности — камни, палки; он вынужден был распрямиться для лучшей ориентации в условиях изменившегося рельефа; вынужден искать защиту от холода при изменении климата. Эти предпосылки стимулируют развитие простейших трудовых навыков, которые, в свою очередь, ведут к изменению строения руки. Освобожденная от участия в передвижении, рука стала органом и одновременно продуктом труда. С помощью совершенствования руки стало возможным невиданно расширить круг предметов, с помощью которых можно воздействовать на природу. Производство этих предметов — орудий — процесс коллективный. В процессе коллективной деятельности у людей возникает «потребность что-то сказать друг другу». Потребность создала свой орган. Гортань обезьяны изменила свою структуру, что стало биологической предпосылкой возникновения речи. Маятникообразное движениеотбиологического к социальному, от социального к биологическому убыстряется. Причины практически невозможно отделить от следствий, все сплелось в тугой клубок. И вдруг происходит почти чудо: природно-биологические закономерности отходят на второй план, человек приобретает законченную социальную форму, природа в нем самом укрощена навеки: он закончил свою биологическую эволюцию и отныне живет по новым, общественным законам, он даже ест и пьет «по-человечески».
«Начала» и «концы» представленной версии антропогенеза относительно ясны. В начале эволюции стоит животное, чьи биологические механизмы адаптации уже не справляются с изменившимися условиями окружающей среды. В конце — человек, обладающий сознанием и речью, испытывающий неодолимую потребность жить в коллективе, изготовляющий орудия труда. Животное только пользуется природой и производит в ней изменения только в силу своего в ней присутствия. Человек заставляет ее служить своим целям, господствует над ней. В середине же — почти неуловимые нюансы переходов от орудийной деятельности животных к человеческому труду.
Трудовая» гипотеза ныне многими, в том числе и отечественными исследователями, признается недостаточной. Анализ трудовой гипотезы, а также иной вариант теории антропогенеза представлен в исследовании В.М.Вильчека. В трудовую гипотезу незаметно вплетается ламаркизм, пишет В.Вильчек. Ф.Энгельс говорит о постепенной тренировке конечностей, приучению к прямохождению. Достигнутое в процессе жизни «продвинутых» обезьян передается потомкам. Генетика отрицает наследование приобретенных признаков. Сам естественный отбор, считает В.Вильчек, «очень уж подозрителен» по отношению к человеку. Почему-то отбраковывались полезные признаки, а закреплялись вредные — безво-лосость, отсутствие когтей и клыков, прямохождение, долгий период детства. Естественный отбор мутантов был противоестественным на самом деле и аномально быстрым, словно целенаправленным1. Кроме того, сторонники трудовой теории антропогенеза грешат склонностью к модернизации. Они говорят: прачеловек догадался, понял, изобрел. Но он просто еще не умел догадываться и изобретать.
Главная слабость трудовой гипотезы заключается в невозможности связать причинной связью появление человека и возникновение трудовой деятельности. Чтобы «труд создал человека», как считал Энгельс, он (труд) должен был существовать до человека, то есть трудиться должны были обезьяны. Но труд, с точки зрения марксизма, это специфически человеческая деятельность, исключающая условно и безусловно-рефлекторную активность.
Главная причина возникновения человека, считает В. Вильчек, первоначальное отчуждение, разрыв коммуникации с природой, ослабление или утрата инстинктов, появление множества « больных животных ». Подобные ущербные существа либо погибают, либо начинают подражать, копировать поведение «нормальных» животных. Животные для человека становятся коммуникаторами, посредниками, учителями. Человек начинает подражать либо полноценным обезьянам, либо копытным, либо хищникам, с которыми он вступает в своеобразное соглашение. Человек начинает жить по плану своего Тотема — животного-покровителя. В этом причина, например, появления в архаических обществах множества запретов. Так, например, половые табу — результат синхронизации брачных отношений в первобытной общине с брачными играми животных, подчиняющихся биологическим ритмам. Люди, живущие по чужому плану, находятся в состоянии постоянного стресса, что обнажает все пласты индивидуальной изменчивости — основу для естественного отбора. Но естественный отбор в условиях становления человека «противоестествен», он ведет к сохранению слабых особей, с разрушенной способностью коммуникации с природой. Именно таким особям ничего не остается, как подражать природе по не инстинктивной, чужой программе — то есть трудиться.
Попытка реализовать травмированную способность единства с природой, найти обманчивый образ этого утраченного единства порождает другую человеческую способность — творчество. Труд и творчество, таким образом, различны по происхождению, лишь много позже то творчество начинают считать особым видом труда, то труд начинают связывать с творчеством как его атрибутом. Творчество по своей природе — это культурно-созидательная деятельность, это создание ценностей-символов, с помощью которых человек осуществляет «уход-возвращение»: реально уходит от природы, а возвращается к ней в форме идеального плана действия.
Таким образом, с точки зрения В.Вильчека, основной предпосылкой возникновения человека является его отчуждение от природы. Восстановление этой связи уже внебиологически-ми средствами и ведет к формированию человека. Причем, если труд составляет субстрат, «вещество» рождения социальности, то собственно человеческий характер он приобретает только в процессе возникновения символов, замещающих утраченное единение природой, то есть только в процессе культуросозидания.
Другой отечественный философ, Ю.М.Бородай, еще дальше отходит от трудовой гипотезы, объясняя антропосоциоге-нез с помощью психоаналитической теории'.
Для самого З.Фрейда загадка возникновения социальности лежит в замещении реального отца-вожака первобытного стада мифическим зверем-прародителем — Тотемом. У прародителей человека в течение многих поколений происходила борьба за обладание самками. Внутристадные ограничения основывались на принуждении, силе вожака-самца. Рождение человека для Фрейда — это появление внутреннего запрета — совести. Настал тот день, пишет Фрейд, когда молодые самцы объединились, убили и съели старого вожака, реализовав свои противоречивые желания: желание отождествления с вожаком, стремление стать такими же сильными, как он, и — уничтожить его как препятствие на пути удовлетворения своих желаний. Свершив это деяние, убийцы оказались во власти мучительного двойственного чувства торжества и горя. Не справившись с этим чувством, они впали в состояние «позднего послушания»; начали испытывать чувства раскаяния и вины, объявили недопустимым совершенный ими поступок и отказались от своих вожделений, закрепив свой отказ в образе священного животного-прародителя. Общество, по мнению Фрейда, покоится на создании соучастия в совместно совершенном преступлении, на чувствах вины и раскаяния.
Ю.М.Бородай обращает внимание на неудовлетворительное объяснение Фрейдом того сложного комплекса чувств, который возникает после совершения убийства отца-вожака. Человеческие чувства вины и раскаяния не вытекают автоматически из акта убийства. Двойственное отношение к вожаку — дело обычное и в обезьяньей стае.
Однако предгоминиды (пралюди) были способны к прямо-хождению (что ведет к повышению смертности самок) и были хищниками. В силу этих обстоятельств внутристадные конфликты стали более частыми и жестокими, они грозили гибелью вида в результате взаимного истребления. Единственное средство выжить — сублимация, способность ограничить себя в своих желаниях, видоизменить их. Эротика и смерть слились в представлении предка, поэтому орудие смерти часто становится предметом почитания (видоизмененного вожделения). Первых архаических божеств почитали в виде дубин, топоров, ножей. Появление нового, «человеческого» качества в поведении членов первобытного стада связывается с наличием двойственной, крайне напряженной ситуации в стаде и невозможностью ее физического разрешения. Желание убить и невозможность это совершить стали многократно проигрываться в воображении всех членов стада, порождая запрет (табу). Это уже внутренний запрет, основанный на собственной воле, это рождение совести. В представлении пралюдей эротика неразрывно связалась со смертью, поэтому запрет (табу) завершает эту взаимосвязь. Свои эротические побуждения отныне можно изжить только в форме перевоплощения, то есть представления своих страстей в виде чужих желаний. Миф и ритуал закрепляют этот перенос. Связь между чужим и своим постепенно забывалась, и «бескорыстный» интерес к «чужим» страстям, изображаемым на сцене, стал синонимом эстетического отношения к миру.
Таким образом, сущность социальности предельно ясно выражена в нравственных отношениях. В основе нравственности лежит процесс сублимации той противоречиво-безысходной ситуации, в которой оказались предгоминиды. В свою очередь, первые формы нравственности (чувства вины, муки совести, возникновение свободы воли) стали тем фундаментом, на котором стоит вся человеческая культура, с ее способностью к символизации, перевоплощению, отождествлению себя с другим. Утрата исходной нравственно-родовой основы человеческой культуры связана с завоеваниями одного народа другим, многочисленными войнами, в результате которых мифологическая суть человеческих взаимоотношений умирает, остается «чистая форма», лишенная мифологической окраски.
При всей убедительности или яркости, оригинальности рассмотренных концепций в них остается без ответа один вопрос:
как рождается новое «человеческое» качество, как вспыхивает сознание, каким образом, медленно или «вдруг», трансформируется психика животного в сознание человека? А может, «естественного» объяснения недостаточно, и появление человека невозможно понять без привлечения других причин, например, некоего энергетического толчка.
Католический философ и ученый-палеонтолог Пьер Тейяр де Шарден (1881—1955) для объяснения антропогенеза вводит понятие энергии. Скачкообразность развития характерна для всей природы, считает он. Возникновение человека и человечества также представляет собой ряд скачков. Скрытая внутренняя энергия придается им самим изначально. Эта творческая энергия постепенно разворачивается в ходе развития, а не угасает, как можно было бы ожидать в соответствии с принципами современного естествознания. Огромный энергетический потенциал лежит в самом основании материи. Эволюция Вселенной заключает в себе стадии «преджизни», «жизни», «мысли» и «сверхжизни».
Уже на стадии преджизни проявляется «радиальная» энергия, которая ведет к нарастанию сложности материальных феноменов. «Тангенциальная» энергия связывает однопорядковые элементы, структурирует материю. Энергия неотделима от материи, однако ее можно понимать и как духовную силу, направляющую всю эволюцию космоса.
Переход с одной стадии на другую скачкообразен, носит взрывной характер. От одного этапа к другому рывками идет усложнение материи. На стадии «мысли» появляется человек. Возникновение человека — это «индивидуальный мгновенный скачок от инстинкта к мысли», это порог, который должен быть перейден одним шагом. Первый человек появляется сразу как множество людей. Переход к человеку происходит не через внешние изменения морфо-физиологической структуры животного, но — «внутри», скрыто. «Человек вошел бесшумно... Он шел столь тихо, что, когда мы начинаем его замечать по нестираемым следам каменных орудий, выдающих его присутствие, он уже покрывает весь Старый Свет — от мыса Доброй Надежды до Пекина. Безусловно, он уже говорит и живет группами. Он уже добывает огонь»1.
Человек как бы сгущает психическую энергию, творит «ноосферу», в которой возникает мысль, личность, единство индивидуальностей. Духовное объединение человечества, его «планетизация» ведет к стадии Сверхжизни. На этой стадии человечество соединяется с Божественной полнотой, «точкой-Омега», с «нечто» и «некто», действовавшим с самого начала эволюции, не сливаясь с ней.
Понятие энергии кладет в основу своей концепции Л.Н.Гумилев (1912—1992). В его интерпретации энергия теряет свою сакральную (священную) окраску. Гумилев говорит о биохимической энергии, энергии космоса. Он выдвинул концепцию этногенеза как составной части антропосоциогенеза (происхождения отдельных народов, этносов). Для Л.Гумилева теория Дарвина годна для объяснения лишь внутривидовых изменений, природа же изменений в обществе, исчезновения-одних народов и появления других — иная.
Пространство и время оказываются теми формами жизни этноса, через которые осуществляется связь с природной средой. Начало этногенеза Л.Гумилев связывает с механизмом мутации — внезапного изменения генофонда живых существ, наступающего под действием внешних условий в определенном месте и в определенное время. В результате возникает «этнический толчок», ведущий к образованию новых этносов. Процесс этногенеза связан с появлением особого генетического признака — пассионарности. Пассионарность — это признак, возникающий вследствие мутации (пассионарного толчка) и образующий внутри популяции некоторое количество' людей, обладающих повышенной тягой к действию. Гумилев назвал их «пассионариями». Пассионарии способны на ради-1 кальные изменения и желают их. Они защитники Отечества, они — открыватели нового, великие реформаторы, творцы, воины, строители. Для такой деятельности нужна особая избыточная энергия, которой оказываются наделены пассионарии. «Вкладывая свою избыточную энергию в организацию и управление соплеменниками на всех уровнях социальной иерархии, они, хотя и с трудом, вырабатывают новые стереотипы поведения, навязывают их всем остальным и создают таким образом новую этническую систему, новый этнос...»'.
Однако энергия («пассионарный заряд») не остается неизменной в этносе, она уменьшается. Вследствие желаний пас-сионариев «быть самими собой», не подчиняться правилам, в обществе начинается соперничество и кровопролитие. Из-за междоусобиц и резни пассионарный заряд уменьшается, происходит «рассеивание энергии», кристаллизующейся в памятниках культуры. Расцвет культуры соответствует спаду пассионарности, общество находится в фазе «надлома». Врезультате общество избавляется от излишней пассионарности и приходит в состояние видимого равновесия, живя по инерции, на основе приобретенных ценностей. Инерционную фазу характеризует образование больших государств, накопление материальных благ.
Однако вследствие утраты этносом пассионарности в обществе занимают ведущее место субпассионарии — люди с пониженной пассионарностью; они стремятся уничтожить всякое. проявление пассионарности, это люди вялые и эгоистичные, они проедают и пропивают все созданное в героические времена. Это фаза обскурации, при которой процессы распада становятся необратимыми.
Затем наступает мемориальная фаза, когда этнос сохраняет лишь память о своем прошлом. Затем исчезает и память, приходит фаза равновесия с природой, когда люди лишь поддерживают налаженное предками хозяйство, живут в гармонии с ландшафтом и предпочитают «великим замыслам обывательский покой».
Только благодаря «вливаниям» космической энергии человечество не исчезает с лица Земли. Более того, и возникновение человека, антропогенез, возможно, также связан с пассионарным толчком. Нет преемственности между неандертальцами и современными людьми, как нет ее между римлянами и румынами, между хунну и мадьярами, считает Л.Гумилев. Понять возникновение и эволюцию человечества невозможно, только учитывая внутреннюю, социокультурную преемственность. Разрывы постепенности, скачки, неизбежные «недостающие звенья» в человеческой истории нельзя понять без учета тесной связи человека и природы.
