2.1 Закон фундаментального дуализма
Главным законом, который более всего привлекает внимание исследователей этой науки, по мнению видных специалистов, является закон фундаментального дуализма, проявляющийся в географическом устройстве планеты и в исторической типологии цивилизаций. Например, западные ученые Р. Челлен и А. Мэхен, X. Макиндер (1861 — 1947) и К. Хаусхофер (1869—1946), русские исследователи этой проблемы Н.Я. Данилевский и В.П. Семенов-Тян-Шанский (1870—1942), П.Н. Савицкий и Л.Н. Гумилев считали, что этот дуализм выражается в противопоставлении сухопутного могущества («теллурократии») и морского могущества («талассократии»). Первое проявляется в виде военно-авторитарной цивилизации (например, Древняя Спарта, Древний Рим), второе — торговой цивилизации (Древние Афины и Карфаген).
По мысли родоначальников геополитики, особенно А. Мэхена и X. Макиндера, этот дуализм изначально несет в себе семена враждебности, которые, падая на хорошую политическую и военную почву, дают плоды непримиримой вражды двух стихий (жидкой, текучей и твердой, постоянной), двух типов культурно-исторических цивилизаций (демократии и идеократии). Сухопутное могущество, или теллурократия1, характеризуется четко обозначенными границами, фиксированным пространством, способами жизнедеятельности населения, устойчивостью его качественных ориентации: оседлость, ограниченность в выборе приложения труда, консерватизм, строгие нравственные или юридические нормы и законы, которым подчиняются все индивиды и группы людей, роды, племена, народы, страны, империи. Суша — это всегда прочно, устойчиво, твердо. Эта твердость формирует твердость морали и закона, твердость традиции. Нравы закрепляются в общественном сознании, передаются по наследству, формируется кодекс этических норм, принципов. Это проявляется, в частности, и в том, что сухопутным народам, особенно оседлым, близко чувство коллективизма, а не индивидуализма, чужд дух предпринимательства, наживы. В управлении большими и малыми группами главным принципом является иерархичность. [2., с. 26]
Морское могущество, или талассократия2, по мнению автора этой концепции А. Мэхена, — совершенно противоположный тип цивилизации. Талассократия, или торговая цивилизация, более динамична и восприимчива к техническому прогрессу. Ей присущ дух индивидуализма, наживы, предпринимательства. Эти и другие качества индивида или группы предопределяет море, требующее такого типа личности, которая может выжить в экстремальных условиях. Поэтому индивидуум, способный на предприимчивость и нестандартные решения, представляет высшую ценность. Следовательно, в такой цивилизации нравственные и юридические нормы, принципы законы становятся относительными. Подобный тип цивилизации развивается активнее, чем теллурократический, легко меняет нравственные и культурные ценности, признаки, сохраняя только одну основную установку — стремление вперед, к новым открытиям, приключениям, наживе. [2., 27]
Геополитическая теория Мэхэна основана на положении о том, что исторические судьбы стран и народов в значительной мере определяет морская мощь, а вся мировая история есть процесс противостояния и борьбы морских и континентальных держав. [3, с. 147]
Главные условия, влияющие на морскую силу наций, могут быть подведены под следующие рубрики:
1. Географическое положение;
2. Физическое строение (conformation), включая сюда естественную производительность и климат;
3. Размеры территории;
4. Численность народонаселения;
5. Характер народа;
6. Характер правительства, включая национальные учреждения. [4, с. 177]
По Мэхэну, главным геополитическим фактором силы в международной политике является использование морей и контроль над ними. [3, с. 148]
В определенный момент (античный мир) складывается довольно устойчивая картина, отраженная в «карте Макиндера». Зона теллурократии устойчиво отождествляется с внутриконтинентальными просторами Северо-Восточной Евразии (в общих чертах совпадающими с территориями царской России или СССР). Талассократия все яснее обозначается как береговые зоны евразийского материка, Средиземноморский ареал, Атлантический океан и моря, омывающие Евразию с Юга и Запада.
Так карта мира обретает геополитическую специфику:
1) Внутриконтинентальные пространства становятся «неподвижной платформой», heartland («землей сердцевины»), «географической осью истории», которая устойчиво сохраняет теллурократическую цивилизационную специфику.
2) «Внутренний или континентальный полумесяц», «береговая зона», rimland представляют собой пространство интенсивного культурного развития. Здесь очевидны черты «талассократии». Хотя они уравновешиваются многими «теллурократическими» тенденциями.
3) «Внешний или островной полумесяц» представляет собой «неизведанные земли», с которыми возможны только морские коммуникации. Впервые он дает о себе знать в Карфагене и торговой финикийской цивилизации, воздействовав шей на «внутренний полумесяц» Европы извне.
Эта геополитическая картина соотношения талассократии и теллурократии выявляется потенциально к началу христианской эры, после эпохи Пунических войн. Но окончательно она приобретает смысл в период становления Англии великой морской державой – в XVII-XIX веках. Эпоха великих географических открытий, начатая с конца XV века, повлекла за собой окончательное становление талассократии самостоятельным планетарным образованием, оторвавшимся от Евразии и ее берегов и полностью сконцентрировавшимся в англосаксонском мире (Англия, Америка) и колониях. «Новый Карфаген» англосаксонского капитализма и индустриализма оформился в нечто единое и цельное, и с этого времени геополитический дуализм приобрел уже четко различимые идеологические и политические формы.
Позиционная борьба Англии с континентальными державами – Австро-венгерской империей, Германией и Россией – была геополитическим содержанием XVIII-XIX веков (плюс вторая половина XX века), а с середины нашего столетия главным оплотом талассократии стали США.
В холодной войне 1946–1991 годов извечный геополитический дуализм достиг максимальных пропорций, талассократия отождествилась с США, а теллурократия – с СССР.
Два глобальных типа цивилизации, культуры, метаидеологии вылились в законченные геополитические очертания, резюмирующие всю геополитическую историю противостояния стихий. При этом поразительно, что этим формам законченного геополитического дуализма на идеологическом уровне соответствовали две столь же синтетические реальности – идеология марксизма (социализма) и идеология либерал-капитализма.
В данном случае можно говорить о реализации на практике двух типов «редукционизма»: экономический редукционизм свелся к противопоставлению идей Смита и идей Маркса, а геополитический – к разделению всех секторов планеты на зоны, подконтрольные талассократии (Новому Карфагену, США) и теллурократии (Новому Риму, СССР).
Геополитическое видение истории представляет собой модель развития планетарного дуализма до максимальных пропорций. Суша и Море распространяют свое изначальное противостояние на весь мир.
Человеческая история есть не что иное, как выражение этой борьбы и путь к ее абсолютизации.
Таково самое общее выражение главного закона геополитики – закона дуализма стихий (Суша против Моря). [6]
2.2 Закон усиления фактора пространства
Политическая история народов земли демонстрирует постепенный рост политических форм, становящихся все более масштабными. Так возникают государства и империи. Этот процесс на геополитическом уровне означает усиление фактора пространства в человеческой истории. Характер крупных политических образований – государств и империй – выражает дуальность стихий более впечатляюще, выходя на уровень все более и более универсальных цивилизационных типов. [7]
Согласно этому закону безопасность государства зависит не только от его военной силы, технологического развития и экономической базы, но прежде всего от величины и географического месторасположения его земель и территорий. Без территориальной самодостаточности невозможно решить проблему суверенитета. Эта закономерность отчетливо проявляется по мере развития техники и науки.
Совершенствование уровня кораблестроения и вооружений объективно усилили позиции морских цивилизаций. Начиная с эпохи великих географических открытий (развитие торговли и товарообмена) эта цивилизация наращивает свое преимущество. В этой закономерности никто не сомневался, когда происходило противостояние двух сверхдержав во второй половине XX века. Рано или поздно даже «неприсоединившиеся» страны были вынуждены делать свой выбор в пользу одного из центров мировой политики.
В конце XX века создается единый англосаксонский комплекс, который закрепляет свое господство над подконтрольными им сферами влияния. Однако это отнюдь не означает, что принцип Больших Пространств теряет свое значение. Напротив, все очевиднее становится, что проект США заключается в превращение всей поверхности земли в Единое Большое Пространство, управляемое из американского центра. Поэтому перед каждым государством и народом стоит альтернатива – либо интеграция в единое Большое Пространство под руководством атлантистов, либо организация нового Большого Пространства, способного противостоять последней сверхдержаве. [12]
2.3 Закон синтеза суши и моря
В качестве производного основного закона геополитики — дуализма талассократии и теллурократии можно с определенной долей условности назвать закон синтеза суши и моря — «береговая зона». Это тоже ключевое понятие в геополитике. «Береговая зона», или Rimland — фрагмент талассократии или теллурократии. Влияние моря и предопределяет в «береговой зоне» более активное развитие, чем на суше, поэтому она — более сложное и культурное образование. Rimland напоминает одновременно, как считает А. Дугин, «остров и корабль», а с другой стороны — «Империю и Дом». По его мнению, Rimland — «сложная реальность, имеющая самостоятельную логику и в огромной мере влияющая и на талассократию, и на теллурократию. Береговая зона выступает как субъект истории со своей волей и судьбой, но реализуются они в рамках геополитического дуализма. [2., с. 27]
Береговая зона выступает как территория, которую можно оторвать от континентальной массы и превратить в базу, торговый или военный анклав для наступления на сушу. С другой стороны, она используется для ограничения влияния моря. [13]
Rimland представляет собой составное пространство, которое потенциально несет в себе возможность быть фрагментом либо талассократии, либо теллурократии. Это наиболее сложный и насыщенный культурой регион. Влияние морской стихии, Воды, провоцирует в «береговой зоне» активное и динамическое развитие. Континентальная масса давит, заставляя структурализировать энергию. С одной стороны, rimland переходит в Остров и Корабль. С другой стороны – в Империю и Дом.
Rimland не сводится, однако, лишь к промежуточной и переходной среде, в которой протекает противодействие двух импульсов. Это очень сложная реальность, имеющая самостоятельную логику и в огромной мере влияющая и на талассократию, и на теллурократию. Это не объект истории, но его активный субъект. Борьба за rimland талассократии и теллурократии не есть соперничество за обладание простой стратегической позицией. Rimland обладает собственной судьбой и собственной исторической волей, которая, однако, не может разрешиться вне базового геополитического дуализма. Rimland в значительной степени свободен в выборе, но не свободен в структуре выбора – так как кроме талассократического или теллурократического пути третьего ему не дано.
В связи с таким качеством «внутренний полумесяц» часто вообще отождествляется с ареалом распространения человеческой цивилизации. В глубине континента царит консерватизм, вне его пределов – вызов подвижного хаоса.
«Береговые зоны» самой своей позицией поставлены перед необходимостью давать ответ на проблему, предложенную географией.
Rimland является пограничной зоной, поясом, полосой. Вместе с тем – это граница. Такое сочетание подводит к геополитическому определению границы.
В отличие от границ между государствами, геополитика понимает этот термин иначе, отправляясь от изначальной модели, в которой первограницей или архетипом всех границ является конкретное историко-географическое и культурное понятие rimland.
Пространственный объем береговых зон является следствием взгляда на материк извне, «от лица морских пришельцев». Именно для «сил моря» берег является полосой, простирающейся вглубь суши. Для самого материка, берег напротив, это предел, линия.
Граница как линия (а именно так она понимается в международном праве) – это рудимент «сухопутной юриспруденции», унаследованный современным правом из древнейших традиций. Это взгляд сугубо сухопутный.
Но взгляд морской, внешний по отношению к материку, видитбереговые территории как потенциальные колонии, как полоски земли, которые можно оторвать от остальной континентальной массы, превратить в базу, в стратегическое пространство. При этом береговая зона никогда не становится до конца «своей»; при необходимости можно сесть на корабль и уплыть на родину, на «остров». Полосой же берег становится именно за счет того, что пришельцам с моря небезопасно углубляться внутрь континента только на определенное расстояние.
Так как геополитика совмещает оба взгляда на пространство – морской и сухопутный, то в ней rimland понимается как особая реальность, как граница-полоса, причем ее качественный объем зависит от того, какой импульс доминирует в данном секторе – сухопутный или морской. Гигантские и вполне судоходные океанические побережья Индии и Китая – суть линии, полосы минимального объема. Соответствующие культуры имеют сухопутную ориентацию, и объем береговых полос тяготеет к нулю, к тому, чтобы стать просто концом материка. В Европе и особенно в Средиземноморье береговые зоны суть широкие полосы, уходящие далеко вглубь материка. Их объем максимален. Но в обоих случаях речь идет о геополитической границе. Следовательно, это категория переменная, варьирующаяся, в зависимости от обстоятельств, от линии до полосы.
Такой подход геополитика проецирует и на анализ более частных проблем, связанных с границами. Она рассматривает границы между государствами как «зоны переменного объема». Этот объем – его сокращение или расширение – зависит от общей континентальной динамики. В зависимости от нее эти зоны меняют форму и траекторию в заданных пределах. В понятие «геополитической границы» могут входить целые государства. Например, английская идея “санитарного кордона” между Россией и Германией предполагала создание “ничейной” (полуколониальной и ориентированной на Англию) зоны, состоящей из прибалтийских и восточноевропейских государств. Континенталистская политика России и Германии, напротив, тяготела к тому, чтобы превратить эту зону в линию (Брест-Литовск, Раппало, пакт Риббентроп-Молотов).
При этом законченная и совершенная талассократия (Англия, США) применяет в данном случае двойной стандарт: границы собственных Островов талассократы стремятся свести к линии, а береговые зоны Евразии максимально расширить. Для континенталистской геополитики логично использовать точно такой же принцип в обратном направлении: границы Евразии – линии, границы Америки – полосы.
Аналогия с историческим rimland'ом как “колыбелью цивилизации” показывает важнейшее значение «зон-границ» и в более частных случаях. Свободные от необходимости нести на себе тяжесть географического заряда истории «пограничные зоны» сплошь и рядом направляют свою энергию в культурно-интеллектуальные сферы. И умелое использование этого «легкого» геополитического потенциала составляет искусство геополитической стратегии противоборствующих сторон.
При этом именно «морские силы» овладели этим в совершенстве, так как всегда основывались на принципе максимального и скорейшего извлечения пользы из колонизированных территорий. Это отличало их от сухопутных завоевателей, которые после захвата территории сразу же начинали считать ее своей, а, следователь но, не очень спешили выжимать из нее все, что можно. [6]
Таким образом, Rimland выступает поясом, пограничной зоной, или границей. В геополитике этот термин несет иную смысловую нагрузку, чем понятие границы между государствами. Морские пришельцы видят берег не как линию для самого материка, а как территорию, которую можно оторвать от континентальной массы, превратить в базу, торговый, военный анклав для дальнейшего наступления на сушу. [2., с. 28]
ГЕОПОЛИТИЧЕСКИЕ ИДЕИ Р. ЧЕЛЛЕНА
Шведскому ученому Юхану Рудольфу Челлену (1864--1922) геополитика обязана своим наименованием. Юрист и государствовед Челлен - профессор истории и политических наук Гётеборгского (1901 - 1916) и Уппсальского (1916 - 1922) университетов. Он изучал системы управления с целью выявления путей создания сильного государства. Кроме того, он активно участвовал в политике, являлся членом парламента, отличаясь подчеркнутой германофильской ориентацией. Челлен не был профессиональным географом и рассматривал геополитику, основы которой он развил, отталкиваясь от работ Ратцеля Ратцель Фридрих (1844 - 1904) - нем. географ и этнограф(которого он считал своим учителем), как часть политологии.
В работах Челлена содержатся, по сути дела, все принципиальные положения геополитики. Как и Ратцель, он считал, что на основе всестороннего изучения индивидуального государства могут быть дедуцированы некоторые самые общие принципы и законы, подходящие для всех государств и для всех времен. Одним из них является сила государства. Государства возвышаются, потому что они сильны. Челлен считает, что сила - более важный фактор для поддержания существования государства, чем закон, поскольку сам закон может поддерживаться только силой. В силе Челлен находит дальнейшее доказательство своего главного тезиса, что государство есть живой организм. Если закон вводит нравственно-рациональный элемент в государство, то сила дает ему естественный органический импульс. Утверждением, что государство есть цель сама в себе, а не организация, служащая целям улучшения благосостояния своих граждан, Челлен явно противопоставлял свой взгляд либеральным концепциям, сводящим роль государства к второстепенной служебной роли, к роли “пассивного полицейского”.
В книге “Великие державы”, изданной в 1910 г., Челлен пытался доказать, что малые страны в силу своего географического положения “обречены” на подчинение “великим державам”, которые, опять-таки в силу своей “географической судьбы”, обязаны объединить их в большие географические и хозяйственные “комплексы”. Челлен указывал, что отдельные “комплексы” такого рода - в частности, США, Британская империя, Российская империя - сложились еще в XVIII--XIX веках, тогда как образование большого европейского “комплекса”, или единства, составляет задачу Германии.
Это последнее указание Челлена на “необходимость объединения Европы под эгидой Германии” и было, в сущности, основной идеей его геополитического учения.
Челлен развил геополитические принципы Ратцеля применительно к конкретной исторической ситуации в современной ему Европе. Он довел до логического конца идеи Ратцеля о “континентальном государстве” применительно к Германии и показал, что в контексте Европы Германия является тем пространством, которое обладает осевым динамизмом и которое призвано структурировать вокруг себя остальные европейские державы. Будучи германофилом и сознавая слабость скандинавских стран перед лицом потенциальной внешней угрозы, он предлагал создать германо-нордический союз во главе с Германской империей.
Первую мировую войну Челлен интерпретировал как естественный геополитический конфликт, возникший между динамической экспансией Германии (страны Оси) и противодействующими ей периферийными европейскими (и внеевропейскими) государствами (Антанта). Различие в геополитической динамике роста - нисходящей для Франции и Англии и восходящей для Германии -- предопределило основной расклад сил. При этом, с его точки зрения, геополитическое отождествление Германии с Европой неизбежно и неотвратимо, несмотря на временное поражение в первой мировой войне.
Челлен закрепил намеченную Ратцелем геополитическую максиму: интересы Германии противопоставлены интересам западноевропейских держав (особенно Франции и Англии). Но Германия - государство “юное”, а немцы - “юный народ”. (Эта идея “юных народов”, которыми считались русские и немцы, восходит к Ф.М. Достоевскому, не раз цитируемому Челленом.) “Юные” немцы, вдохновленные “среднеевропейским пространством”, должны двигаться к континентальному государству планетарного масштаба за счет территорий, контролируемых “старыми народами” - французами и англичанами. При этом идеологический аспект геополитического противостояния считался Челленом второстепенным.
Впервые термин “геополитика” был введен Челленом в его работе “Государство как форма жизни” (“Staten som Lifsform”, в немецком переводе “Der Staat als Lebensform”), написанной под влиянием идей Фридриха Ницше и Вернера Зомбарта (1863 - 1941) и вышедшей в Стокгольме в 1916 г. В этом своем основном труде Челлен развил тезисы, заложенные Ратцелем. Челлен, как и Ратцель, считал себя последователем немецкого органицизма, отвергающего механицистский подход к государству и обществу. Отказ от строгого деления предметов изучения на “неодушевленные объекты” (фон) и “человеческие субъекты” (деятели) является отличительной чертой большинства геополитиков. В этом смысле показательно само название основного труда Челлена. Следуя Ратцелю, Челлен основное внимание сконцентрировал на природе государства. Название главной его работы служит своего рода отражением основной идеи Ратцеля, что государство есть живой организм. “Государство - не случайный или искусственный конгломерат различных сторон человеческой жизни, удерживаемый вместе лишь формулами законников; оно глубоко укоренено в исторические и конкретные реальности, ему свойствен органический рост, оно есть выражение того же фундаменталист типа, каким является сам человек. Одним словом, оно представляет собой биологическое образование или живое существо”. Как таковое оно следует закону роста: “...сильные, жизнеспособные государства, имеющие ограниченное пространство, подчиняются категорическому императиву расширения своего пространства путем колонизации, слияния или завоевания” - такова одна из главных идей Челлена.
Как таковое государство наиболее полно выражено в империи - в этой общности территорий и пространств. Отсюда понятно, что геополитика как политическая наука, прежде всего имеет в виду государственное единство и одна из ее задач - внести свой вклад в понимание сущности государства. В отличие от геополитики политическая география изучает местообитание человеческих сообществ в их связи с остальными элементами Земли”. Так Челлен видел различие между геополитикой и политической географией, споры о котором, кстати, не смолкают по сию пору.
Челлен наделил государства “прежде всего инстинктом к самосохранению, тенденцией к росту, стремлением к власти”. Он утверждал, что вся история человечества - это борьба за пространство, и делал вывод, что “великая держава, опираясь на свое военное могущество, выдвигает требования и простирает влияние далеко за пределы своих границ”. “Великие державы являются экспансионистскими государствами”, - заявлял он, делая вывод, что “пространство уже поделенного мира может быть лишь отвоевано одним государством у другого”.
Если Ратцель рассматривал государство как организм низшего типа, находящийся на одном уровне с водорослями и губками, и объявил бесплодным сравнение государства с высокоразвитыми организмами, то Челлен утверждал, “что государства, как мы их наблюдаем в истории... являются, подобно людям, чувствующими и мыслящими существами”. И так как сущность всякого организма он усматривал в “борьбе за существование”, то, согласно Челлену, государства, как “наиболее импозантные формы жизни”, также должны развиваться в соответствии с правилами “борьбы за существование”. Челлен писал: “Они также существуют на поверхности земли благодаря собственной жизненной силе и благодаря благоприятному стечению обстоятельств, находясь в состоянии постоянной конкуренции друг с другом, то есть борьбы за существование, и благодаря естественному отбору. Мы видим, как они рождаются и вырастают, мы видим также, как они, подобно другим организмам, увядают и умирают. Итак, они являются формами жизни, самыми импозантными среди всех жизненных форм на земле”.
Челлен не ограничился, однако, данными выводами. Условия империалистической борьбы за колонии, кризисные явления внутри стран требовали дальнейшей разработки проблемы развития государства, прежде всего отношений между ними. Другими словами, данной теории необходимо было придать политическую окраску. Вот здесь-то и был выдвинут на передний план географический фактор, а именно пространство, вернее, размеры территории и ее ограниченность. К заявлениям о том, что “государство должно жить за счет земли” (Ратцель) и “государство... связано с определенным участком земли, из которого оно высасывает пищу”, присоединяется фраза о “борьбе за существование” и о “естественном отборе”, то есть социальный дарвинизм. Суть его учения о “борьбе за существование”, которую ведут государства, особенно обнаруживается в политических выводах, вытекающих из теоретических рассуждений Челлена. “Борьба за существование” в жизни государства является, по Челлену, борьбой за пространство. Большие государства растут за счет малых. Отвечая на вопрос, какими формами должна вестись борьба за существование, во время которой происходит естественный отбор, Челлен писал: “Жизнеспособные государства, чье пространство ограничено, подчинены категорическому политическому императиву: расширить свою территорию путем колонизации, объединения или завоеваний различного рода. В таком положении была Англия, а в настоящее время находятся Япония и Германия. Как мы видим, здесь имеет место не стихийный инстинкт завоевания, а естественный и необходимый рост в целях самосохранения”. “Борьба за существование” является, согласно Челлену, сущностью всякого организма, а война -- конкретная форма проявления “борьбы за существование” между государствами -- является борьбой за пространство и подчиняется вечным законам природы.
Челлен не отрицал того, что при “неизбежном росте государств” плохо обстоит дело с будущим малых государств, ибо “чем больше возникает великих государств, тем больше падает курс малых”. Согласно этому закону природы, “малые государства... или вытесняются на периферию, или сохраняются в пограничных районах, или исчезают”. Такой ход развития, происходящего с естественной необходимостью, имеет место, разумеется, “по ту сторону справедливости и несправедливости”. Политический деятель, по Челлену, обладает лишь свободой пролагать путь этой естественной необходимости. В той мере, в какой он это делает, он также находится “по ту сторону справедливости и несправедливости”, и ни один народ не может осудить его как преступника за подготовку и проведение разбойничьей войны.
Производство в государстве не должно быть ни чисто аграрным, ни чисто индустриальным. Ведь в случае той или другой крайности государство нуждалось бы всегда в мирных отношениях с другими государствами. Государство же, которое нуждается в мире, не в состоянии вести войны за новые источники сырья и рынки сбыта. Такое государство не может “в случае необходимости существовать само по себе за закрытыми дверями”. Решением данной проблемы является, по Челлену, автаркия, то есть равновесие между обеими крайностями. Однако следует заметить, что речь идет не об автаркии в смысле границ, прикрытых таможенными барьерами, а об автаркии, которая заменяет систему “открытых дверей” системой “закрытых сфер интересов”.
Разделяя взгляд Ратцеля относительно того, что почва, на которой государство расположено, есть его интегральная часть, соединенная с ним в единое целое, он идет дальше. Немецкий географ то ли не заметил, то ли не счел нужным специально останавливаться на том, что в создании государства, в его росте и развитии, помимо физических условий внешнего окружения, участвуют также и другие элементы. Челлен исправляет упущение своего учителя, отмечая важность и таких аспектов государственного становления и роста, как культура, экономика, народ, форма правления и др.
В работе “Государство как форма жизни” Челлен предпринял попытку проанализировать анатомию силы и ее географические основы. Он писал о необходимости органического сочетания пяти взаимосвязанных между собой элементов политики, понимаемой в самом широком смысле этого слова. Как единство форм жизни государство состоит из пяти жизненных сфер:
1) государство как географическое пространство;
2) государство как народ;
3) государство как хозяйство;
4) государство как общество;
5) государство как управление.
Таким образом, помимо физико-географических черт, государство, по Челлену, выражает себя в четырех ипостасях: как определенная форма хозяйства со своей особой экономической активностью; как народ со своими этническими характеристиками; как социальное сообщество различных классов и профессий и, наконец, как форма государственного управления со своей конституционной и административной структурой. Взятые вместе, они, по выражению Челлена, образуют “пять элементов одной и той же силы, подобно пяти пальцам на одной руке, которая трудится в мирное время и сражается в военное”.
Собственно геополитику Челлен определил следующим образом: “Это - наука о государстве как географическом организме, воплощенном в пространстве”. Помимо “геополитики” Челлен предложил еще четыре неологизма, которые должны были составить основные разделы политической науки:
1) экополитика (“изучение государства как экономической силы”);
2) демополитика (“исследование динамических импульсов, передаваемых народом государству”; аналог “антропогеографии” Ратцеля);
3) социополитика (“изучение социального аспекта государства”);
4) кратополитика (“изучение форм правления и власти в соотношении с проблемами права и социально-экономическими факторами”).
Но все эти дисциплины, которые Челлен развивал параллельно геополитике, не получили широкого признания, тогда как термин “геополитика” утвердился в самых различных кругах.
