Стилевые тенденции в современной прозе / Индивидуальный стиль художника

Стиль художника, выполняя роль «ядра» (В. Виноградов), «доминанты» (Я. Эльсберг), «определяющей закономерности» (А. Соколов), «структурного принципа» (В. Эйдинова) его художественной системы, рассредоточивается во всех гранях авторской формы, претворяясь на разных ее уровнях. Проявляясь во внешних, видимых слоях текста произведения (повествовательном, хронотопическом, сюжетно-композиционном), стилевая закономерность открывает овеществленный в форме художественный смысл – самое существо писательского мироотношения.

Основное качество современной прозы в плане ее стиля и поэти­ки – категория эклектики. Говоря об эклектике как стилевом принци­пе новой прозы (от греч. «выбирающий»), мы имеем в виду особое многообразие специфичного для нее формостроения.

Широкий выбор притязания или отталкивания и отсюда избирательность как акт свободы (даже вызова) в общении с тради­цией определяет лицо новой словесности (в смысле опоры на усто­явшиеся словесные конструкции и их трансформации), характерное для ее литературного мышления и способов его отражения. Эклек­тика (часто - оксюморонного порядка) организует связи внутри современных текстов и их отношения с внетекстовой реальностью, что позволяет говорить о существенном для новейшей литературы та­ких формосмысловых антиномий, как: мифологическое – экзистен­циальное, бытовое – бытийное, рациональное – иррациональное, диалогистическое – антидиалогистическое, психологическое – антипсихологическое...

Главный импульс духовного освобождения искусства слова 1980-1990-х годов отчетливо смещается в область разнопланового формо­творчества: мы видим, как устремленность литературы конца XX столетия к максимальной раскрепощенности и внутренней свободе требует особой ак­тивности самой поэтики художественного текста, которая проявляется и в частом ее отказе от канонов, и в радикальном плюрализме, и в дерзком конст­руктивном экспериментировании.

В новейшей литературе возникают особо слож­ные, часто гибридные образования, где литературное и «мифологизирован­ное» слово оказываются включенными в слово разговорное (просторечное, даже жаргонное), и этот контрастный и интенсивно рассчитанный на диалог план делает особо зримой рождающуюся в «пограничной» речевой зоне но­вую ее форму.

На первый план литературы современности активно выдвигается эстетика художественной речи как речи «внешне-внутренней», выражающей себя и в системе словес­ных компонентов, и в «структурном (стилевом) принципе», эту систему орга­низующем.

В лучших текстах конца XX века форма словесного выражения особенно подчеркнуто и явственно направлена не толь­ко на передачу реальности (реальности сознания в первую очередь), но и на способы ее конструирования, которые позволяют в самой речевой форме ощу­щать эстетически прекрасное. Трансформируется представление об искусст­ве и языке в сторону освобождения их от утилитаризма и повышения их самоценности, следствием чего является возвращение литературно-художе­ственной форме ее активного, творящего характера.

В литературе конца XX столетия тенденция языковой многослойности наглядно возрастает, что дает себя знать во множественности и пестроте (ре­чевая эклектика!) словесного массива литературно-художественной формы, повествовательной – в первую очередь.

Литературно-художественное формостроение активно вбирает в себя и просторечие, и жаргон, и канцеляризмы, и экспрессионизмы, и собственно книжную лексику, образуя своеобразный лексический коллаж, отражающий и преобразующий особенности современного лексикона.

В конце XX века происходит, как известно, радикаль­ное обновление лексики, ее переосмысление и присвоение новой (иногда ди­аметрально противоположной) семантики внелитературному слову – архаизмам, англицизмам, арготизмам, канцеляризмам и т. п.

Два явления в РЛЯ этого периода представляются весьма определенными: жаргонизация литературной речи и усиление процесса заимствования иноязычных слов, что характеризуется процессом размывания границ между подсистемами языка. В этой связи говорят о начале формирования так называемого общего жаргона – языкового образования, которое не просто занимает промежуточное положение между собственно жаргонизмами и рус­ским литературным языком, но активно используется в неофициальной об­становке носителями литературного языка.

Само акцентирование литературой смещенного языкового слоя несет в себе пафос сопротивления литературно-художественного сознания - «чужо­му» для него слову.

Не случайно характерной чертой словесной формы русской литературы конца XX века ста­новится своеобразная - «сдвинутая» - лексика, точнее, ее нетрадиционное упот­ребление, заключающее в себе возможность речевого, а, следовательно, смыслового выбора. «Колеблющееся» существование слова ретранслирует «колеблющееся» состояние человека (состояние как «сознание-переживание»), передаваемое и художественной литературе рассматриваемых лет.

Источник развития литературно­го слова лежит как в сфере конструкции словесной формы, так и в сфере ее семантики (в сфере приращения порождаемых словом смыслов, их перекре­щивания, видоизменения и углубления). Языковые значения, осложненные мифологическими, культурно-историческими, духовно-ценностными и быто­выми ассоциациями, структурируют художественное сознание и художествен­ное слово. Вступая в контакт с внутренним миром художника, с одной стороны, и с действительностью - с другой, словесные образования приобретают но­ вые, дополнительные, смыслы и значения или, иначе говоря, метафоризируются. Метафора, понимаемая в широком смысле слова, перестает быть сугу­бо стилистическим средством и превращается в важнейший компонент со­ временного художественного и, конкретнее, литературно-художественного мышления и формостроения.

Метафора - один из важнейших признаков современной художественной речи, позволяющей автору концептуализиро­вать и структурировать современность, выделяя в ней самое существенное и тем самым оценивая мир.

В современной литературе наблюдается отчетливая тенденция к выведе­нию слова из стереотипной сочетаемости с другими словесными элементами. Авторский акцент переносится на экспрессивность языковых единиц, на их идиоматичность, а именно на свойства, которым противопоказан стандарт.

Разнообра­зие индивидуального творческого сознания, воплощенного в современных текстах, характеризуется снятием привычных словесных запретов и смеше­нием речевых стилей => подвижность границ между книжно-письменным и разговорно-устным общением: наблю­дается «оразговоривание» книжных текстов, устная речь перемещается с пе­риферии в центр художественного внимания, что проявляется прежде всего в экспансии приемов разговорного синтаксиса.

Среди синтаксических особенностей речевого строя современной прозы следует отметить такую показательную его черту, как экспансия безличности в создаваемых сегодня художественных текстах. Разрастающийся объем ин­ формации, несомый литературой наших дней, значительно увеличивает и об­ласть энтропии слова – его неопределенности и предположительности.

Размытость, полутона, безопорность характеризуют мир сегодняш­него человека. И это ощущение зыбкости благополучия и приближения на­ двигающейся катастрофы отражается, как мы видим, в «мерцающем», неиерархическом синтаксисе художественных текстов конца XX века.

Еще одно синтаксическое качество речевых форм сегодняшней прозы – повышение значимости функции модальности, что реализуется в современном тексте: а) активным введением специальных мо­дальных частиц для выражения неуверенности (вроде, будто, вероятно, ка­жется), предположения (разве что, наверное, пожалуй, скорей всего), недостоверности (якобы, как бы, по слухам, говорят); б) частым включением междометий для передачи эффекта внезапности (бац, хлоп, хвать, глядь) и в) использованием частиц-союзов (благо, ведь, все-таки, как-никак, даже, лишь, пусть, только, просто, хотя); наконец, г) особым нагнетанием интона­ционных средств, акцентирующих удивление, сомнение, недоверие, иронию. Модальность, как показывает анализ большого количества современных тек­стов, наиболее зримо творит настроение неуверенности и сомнения – не толь­ко персонажным или повествовательным словом, но – словом «сдвоенным», соединяющим в себе речь и персонажа, и повествователя.

Немаловажным средством создания «актуализирующей прозы» стано­вится и стилистически окрашенная пунктуация, которая подчиняется стра­тегии ее смыслового развертывания. Это, во-первых, явное преобладание запятых в сравнении с другими знаками препинания, т.к. для изображения современного мира писателю конца XX века особо необходимы подробнос­ти – с тем, чтобы запечатлеть многообразие реальности и показать ее уст­ремленность к неиерархизированному миру. В этом смысле замечателен синтаксический план прозы Л. Петрушевской, где ощутимо преобладает сочинительная связь.

«Сочинительное» нанизывание подробностей, их «приращения», призва­ны передать впечатление обыденности и «разнокалиберности» окружающего мира и одновременно – значимости его «мелочей» и «сора», внутри которых складываются человеческие судьбы. Насыщенность современной прозы не­ значительными «мелочами» поддерживается и другим концептуально-струк­турным основанием, а именно – акцентом на отсутствующем конструктивном начале, способном цементировать сознание человека рубежной эпохи.

Со стратегией смыслового развертывания прозаических текстов современ­ности связано и частое употребление тире, посредством которого авторское высказывание приобретает подчеркнуто формульный характер. Знак тире в современных текстах выражает значимость существенного, главного, толкуемого как кардинальный и нередко – как экзистенциальный выбор.

Противоположную смысловую роль исполняет двоеточие: оно фиксирует многопредметность и разноголосость картины мира, ее всевозможные и «пе­стрые» связи и переходы.

В роли синтаксического синонима двоеточия выступают и скобки, благо­даря которым современный автор вовлекает читателя в процесс творчества, усиливая тем самым авторскую позицию, раскрывающую утраченную чело­веческую отзывчивость. В то же время скобки являются и знаком маргинальным: они получают функцию «реплик в сторону», дополняя и раздвигая художественное звучание текста.

Разноголосная форма прозы Петрушевской складывается более всего как форма «с двойным дном», создающая эффект раздвижения внешнего зву­чания голоса его внутренним звучанием (и, далее, разрастания смысла - че­ рез опровержение кажущейся наивности человеческого восприятия пафосом его всеобщности, даже бытийности). Открытия Петрушевской в области по­вествовательных форм заключаются в создании симфонического эффекта, рождающегося в рамках монологического «говорения». Например, в одном из самых значительных произведений литературы 1990-х годов, в повести Петрушевской «Время ночь», рассказ ведется от лица главного персонажа, Анны Андриановны, и точка зрения повествователя здесь формально не вы­ражается. Благодаря повествованию от первого лица, коммуникативная ситу­ация (в отличие от условности традиционного нарратива от третьего лица) характеризуется усиленной непосредственностью и спонтанностью: точка зрения героини имеет здесь абсолютную повествовательную власть, опреде­ляемую югославской слависткой Б. Вичентич «вербальной тиранией».

Формотворческие процессы и стилевые трансформации, харак­терные для литературы последних десятилетий ушедшего столетия, пред­стают тесно связанными с изменением общего художественного задания («общего сдвига духовной культуры», по выраже­нию В. Шкловского) конца XX века. Сам тип сегодняшнего многозвучного и подвижного сознания и его языкового выражения предопределяет те рече­вые конструкции, которые наиболее адекватно передают облик мира насто­ящего.